Кровь хищника

— Ха-ха-ха… Лесная ведьма. Ведьмаха!

— Слушай, — башкир посмотрел на забившуюся в угол Хадию. — А ведь у ведьмахи, кажись, живот пухнет. Или мне кажется?

— Может, и пухнет. От тебя, наверное?

— А может, от тебя?

— Может, и от меня, какая разница? Нам-то с тобой детей не крестить…

Мерзавцы! Других чувств по отношению к ним Хадия не испытывала. А сама в который раз за последние два месяца прислушалась к себе, чувствуя в своем чреве новую, зарождающуюся жизнь. И Хадия все же решила отбросить мысли о смерти. Именно из-за будущего ребенка, перед которым, еще не родившимся, она испытывала ответственность. Он же ни в чем не провинился перед Всевышним. Она, Хадия, родит, как-нибудь выкормит и воспитает дите. Лишь бы эти два ублюдка скорее ушли с хутора.

А мерзавцы и в самом деле собрались уходить. Хадия только одного опасалась, — как бы они не наткнулись на припасы в погребе, сделанном в свое время отцом. Ведь если найдут, то еще очень долго отсюда не уйдут. Ах, отец, родная душа… Неужто предвидел, что дочь попадет в беду и что только его забота станет для нее спасением?..

Убийство

— Надо бы нам любым способом изловить того рыжего жеребца, Махмутка, — сказал русский однажды вечером, когда они сидели за ужином при свете лампы. — Башкиры не хуже цыган разбираются в лошадях. Давай, приведи мне этого рыжего.

Башкир, раздирая крепкими зубами кусок парного мяса, покивал головой:

— Да, силен конь, и в пути бы он нам пригодился. Но ведь чистый черт! Не дастся он… И потом, брат, с какой стати я должен оседлать коня и привести тебе? Я его укрощу, я верхом и поеду. А тебе шиш, пешком пойдешь!

— Это мне шиш? — вызверился русский, наливаясь кровью. — Может, тебе шиш!

Вскочив с места, он вцепился в горло спутника, и оба покатились по полу, рыча и брызжа слюной. Бывало, они и прежде ссорились, видно, порядком поднадоев друг другу за месяцы скитаний, но такой жестокой, звериной драки Хадия между ними еще не видела. Сжав руки в кулачки, девушка забилась в угол и со страхом, перемешанным со злорадством, наблюдала за дерущимися. Хоть бы они убили друг друга! Тем временем русский исхитрился сесть башкиру на живот, схватил его за волосы и стал с силой бить головой об пол. Бил и рычал, как зверь, явно норовя забить до смерти. Башкир лихорадочно шарил руками, пытаясь нащупать упавший во время драки из-за голенища сапога большой нож, с которым никогда не расставался. Наконец ему это удалось, и длинное лезвие по самую рукоять вошло в шею русского. Тот захрипел, харкая кровью, разжал руки, пытаясь вырвать нож из горла, но силы изменили ему. Взревев напоследок, русский дернулся всем телом и рухнул на пол. Башкир поднялся, вырвал нож из горла мертвого, и кровь алым фонтаном взметнулась почти до потолка. По дому потек тошнотворный запах крови и смерти, дышать стало невозможно. Встряхнувшись, башкир, пошатываясь, побрел к двери, велев на ходу:

— Пойдем-ка, в сенях будем спать…

Хадия от пережитого всю ночь не сомкнула глаз, убийца спокойно похрапывал с ней рядом, словно и не было на его совести совершенного вечером преступления. Да и убитый им русский тот еще хват. Уж не из тех ли каторжников они, о которых когда-то ей рассказывал отец? Пожалуй, этому душегубу и ее, Хадию, ничего не стоит зарезать. Ночью, пока она будет спать, он всадит ей под сердце нож, чтобы не оставлять свидетеля убийства! Самой-то ей все равно, но ребенок!

Однако ничего за ночь не произошло. Может, страхи Хадии были напрасными и Махмут не собирался ее убивать. А может, решил сделать это в последний момент, перед уходом.

С утра пораньше он молча собрался, прихватил узду и так же молча ушел из дома. В тот день не вернулся. Не появился и на второй, и на третий день, чтоб он в трясину провалился! А Хадия, не решаясь входить в дом, где лежал убитый, ночевала в сенях и из еды готовила себе только чай на костре во дворе.

На третьи сутки у нее затеплилась надежда: может, покарала судьба насильника и убийцу? Решившись сходить на поиски, Хадия обошла за день окрестности вокруг хутора, но нигде ни живого, ни мертвого Махмута не обнаружила.

К вечеру она добрела до тебеневки, где по старой привычке иногда паслись Рыжий жеребец и оставшиеся кобылицы. Табун и впрямь был на месте. Кобылицы стояли, сбившись в кучу, а Рыжий хаотично и бессмысленно метался по поляне, надрывно ржа, и глаза у него были налиты кровью и совершенно безумны. А на краю поляны… Уж не Махмут ли это лежит в неловкой позе?!

Подойдя поближе, Хадия испугалась и обрадовалась одновременно: мерзавец был мертв. Лица его было не узнать, копыто коня угодило прямо в лоб со страшной силой, целыми остались только нос и рот, верхняя часть головы превратилась в сплошное кровавое месиво. Хадия в сердцах сплюнула на покойника и мысленно поблагодарила Аллаха за избавление от мучителя. Она еще не ведала, что мучения ее только начинаются…

Предательство Завета

Если Хадия не отправится в Асанай, она не выполнит завет матери… «Уйду сегодня же», — решила она. С этой мыслью девушка и поспешила на заимку.