Однако без материнского молока ребенок просто погибнет, это ясно. Хадия мучительно искала выход из создавшейся ситуации и не могла придумать, как же пережить эту зиму. Если удастся, твердо решила молодая мать, весной она обязательно пойдет в Асанай, к людям, и там будь что будет. Только теперь до Хадии стало доходить, на какой риск она пошла, решившись провести с новорожденным младенцем зиму в этом каменном мешке…
Этим вечером, когда девочка спала, до слуха Хадии долетел какой-то невнятный шорох, словно кто-то еще появился в пещере. Насторожившись, Хадия на всякий случай приготовила ружье. Жилище вроде и крепкое, но мало ли что. А тревога за себя и малышку все нарастала, по мере того, как отчетливее становились непривычные и чуждые звуки. В какой-то момент Хадие показалось, что это было похоже на чье-то тяжелое и прерывистое дыхание. Или это у Хадии с головой стало что-то неладное от длительного одиночества? Но нет, она в ясном сознании. Действительно кто-то стонет, словно жалуется на боль!
Сняв жердину, отгораживающую вход, Хадия прошла в «сени», отодвинула большой камень, заслонявший выход, прошла несколько шагов и, наткнувшись на что-то большое, мягкое и волосатое, испуганно отскочила. Неужели же медведь?!
Заскочив обратно, Хадия придвинула на место камень и скрылась за оградой из жердей. Глаза постепенно привыкли к полутьме, и Хадия рассмотрела, что за оградой и в самом деле лежит и стонет медведь. Почему он вышел из берлоги в такое время? Как попал в пещеру?
Медведь, а вернее медведица, к тому же беременная, как успела рассмотреть Хадия, между тем стала поскуливать, рычать и кататься по земле. Видимо, у нее подошел крайний срок рожать, и она, возможно вспугнутая охотником, ушла из берлоги и в поисках пристанища провалилась в пещеру. Другого объяснения Хадие в голову не пришло.
Вернувшись на свою половину пещеры, Хадия попробовала перекусить и выпить черемухового чая. И пока жевала пресную лепешку и пила душистый чай, все чутко прислушивалась: что же происходит на «соседской» половине? А там медведица продолжала рычать и стонать, похоже, и в самом деле разродиться собралась.
Через час, не вытерпев, Хадия снова отправилась в ту часть пещеры. Осторожно выглянув из-за камня, стала наблюдать. Медведица действительно разродилась, два крохотных мохнатых комочка лежали рядом с ней. Один, похоже, родился мертвым, не шевелился и не издавал никаких звуков. Другой же медвежонок тыкался мордочкой в живот матери и громко поскуливал. Медведица будто даже не чувствовала, ни как детеныш ищет сосок, ни запаха человека, и только тяжело дышала. Видимо, решила Хадия, крепко ударилась, падая сверху. Подумав об этом, Хадия еще больше испугалась, вспомнив слова отца о том, что опаснее раненого медведя никого в лесу нет. Если у медведицы хватит сил подняться, то Хадие будет несдобровать. Молодая женщина сочла за благо уйти на свою половину пещеры, не дожидаясь, пока медведица окрепнет от родов настолько, что сможет подняться и навредить ей.
Инстинкт материнства
Прошло, наверное, с неделю, а с той стороны, где была медведица с медвежонком, не было слышно ни звука. Хадия, свыкнувшись с таким соседством, вела привычный образ жизни: готовила еду, купала и пеленала ребенка, устраивала постирушки. Одно тревожило все сильнее и сильнее: совсем усохла грудь, соски измочалились и потрескались до крови, и девочка буквально исходила криком от голода. Что делать?! Если ребенок промучается так еще день-два, то погибнет от голода! К тому же и запасы воды подходили к концу, и нужно было пойти к роднику. Вот только как пройти мимо медведей?
И все же решила попытаться, не помирать же от жажды ей и ребенку. Хадия взяла ведерко, сунула на всякий случай за пояс нож. Но только она стала отодвигать камень, как медведица настолько дико закричала, что у Хадии кровь в жилах застыла. Замерев от страха на месте, женщина как прикованная стала смотреть на то, что происходило на медвежьей половине. Лежа на боку, видимо, не в силах даже перевернуться, медведица своими острыми когтями раздирала себе грудь и живот и громко стонала от нестерпимой боли. В какой-то момент она закричала особенно пронзительно, откинула голову назад и обмякла. А медвежонок, истошно подскуливающий, вдруг замолчал и стал жадно чмокать губами, слизывая струящуюся кровь с материнского тела. Уже не отдавая себе отчета в том, что делает, Хадия с грохотом отшвырнула от себя ведерко и с воплем бросилась обратно. Схватила худенькое тельце своей дочери, вернулась назад и, совершенно инстинктивно, не слушая голоса разума, прижала девочку губами к струе крови. Крохотный человечек, как и звериный детеныш, стал чмокать губами, всасывая капли теплой крови. Хадия, за последние месяцы не проронившая ни слова, зарыдала в голос:
— Аллах, прости меня! От безысходности творю такое. Не могу допустить, чтобы дитя погибло, как я буду жить без этой последней надежды в жизни?!