Кровь хрустального цветка

Это приказ, но во взгляде Рордина мелькает слабость, и она пронзила бы мое любознательное сердце, если бы я ей позволила.

Но нет.

Я заливаю ее целой бадьей горечи.

– Ты не попросил вежливо.

Глаза Рордина темнеют, верхняя губа вздергивается.

– Я не стану умолять тебя защитить саму себя, Милайе. Надень сраный кулон. Сейчас же.

Его голос звучит более хрипло – более весомо, почти по-звериному. Но я выдерживаю его взгляд, отказываюсь моргать или дать слабину, гадая, как ему нравится, когда платят той же монетой.

Он хочет, чтобы я пряталась, защищалась. А я хочу знать почему. Но он никогда мне ничего не рассказывает.

Я тоже не стану молить. Швырять последние капли гордости к ногам того, кто девятнадцать проклятых лет держал меня в неведении. И я не надену кулон, пока он стоит и смотрит. Может, прежняя Орлейт уже бы послушалась, но той девушки уже нет.

Его гребаными стараниями.

– Уходи.

Клянусь, я слышу, как хрустят костяшки его пальцев.

Рордин издает низкое рычание, трясет головой, резко, неистово, а потом выходит из комнаты, оставляя за собой всепоглощающую пустоту, от которой сжимаются легкие.

Я без сил оседаю на пол, роняю лицо в дрожащие ладони.

Я жила во лжи.

Неудивительно, что мне казалось, будто собственная кожа слишком туго обтягивает выступающие кости – будто мои цвета не отзываются в душе. Как они могли, когда я была заперта в чужой оболочке?

Рордин видел, как мне тяжело, – и держал в этой колючей коже.

Запустив пальцы в волосы, я смотрю через всю комнату на цепочку, камень и ракушку, забытые на полу.

Ни нормального объяснения, ни капельки раскаяния.

Заставляю себя встать, на нетвердых ногах иду к туалетному столику и по пути забираю кулон. Скомканную наволочку так и оставляю валяться рядом.

Все это время я тряслась над камнем, будто само сердце Рордина было у меня на шее, но он был всего лишь красивой уловкой, чтобы сковать меня.

Сжимаю цепочку в кулаке, украдкой взглянув на женщину в зеркале…

Она – произведение искусства, самая изысканная роза, обретшая форму, жизнь и трепет сердцебиения. Она – солнце, почва и свет, что омывает мир в прекрасный день.

Она сломлена, одинока и прячется от прошлого.

Но трудно продолжать прятаться, когда я смотрю на открывшуюся истину.

Разрез глаз…

Линия подбородка…

Россыпь веснушек…

Я похожа на него. На маленького мальчика, которого рисовала слишком много раз, чтобы сосчитать. Того, кто живет в моих кошмарах.

Только в моих кошмарах.

Широко распахнутые глаза, что глядят в никуда.

Я закрываю глаза, не желая смотреть на то, что потеряла, и по щекам скатываются две слезинки.

Я выжила. А он – нет. И что-то глубоко-глубоко внутри сквозь темноту кричит, что все должно было случиться наоборот.

Как мне с этим справиться?

Я не могу.

И я прекрасно понимаю, что сегодня, пока мое сознание будет спать, подсознание очутится на краю заполненной тенями пропасти, оно будет пытаться меня подтолкнуть. Будет грозиться спрыгнуть.

И я в который раз откажусь, потому что уже знакомое чудовище безопасней незнакомого.

Я открываю глаза, поднимаю цепочку и, надевая ее, поддаюсь заполняющему все и вся порыву, который душит мою кожу… наблюдаю, как весь мой блеск утекает. Всего несколько мгновений, и от настоящей меня не остается и следа – она закрашена простым обманом, который терзает мне душу и прячет ту, кто я есть.

Красоту.

Боль.

Трусиху.

Глава 40 Орлейт

Они взобрались по лестнице, топая и всю дорогу громко переругиваясь. Я даже подумала, что один поколотит другого, но это я, кажется, размечталась.

Теперь они торчат за моей вновь повешенной на петли дверью, осыпая друг друга непристойными словами, как пара безмозглых скотов.

Со вздохом спрыгиваю со своего насеста на подоконнике и пробираюсь мимо вещей, которые так и валяются на полу после буйства Рордина. Проходя мимо туалетного столика, я замираю… кожу покалывает.

Нутро сжимается.

Медленно, очень медленно я кошусь на зеркало, украдкой изучаю ложь. Разглядываю прядь льняных волос, ниспадающих на плечо, выискиваю хоть малейший намек на опаловый цвет.

Ничего.

Маска безупречна. От одной мысли к горлу подкатывает тошнота. Я понятия не имею ни как она работает, ни что сделал Рордин, чтобы его грязная ложь жила.

Оторвавшись от зеркала, я подхожу к двери, распахиваю ее и вижу Кайнона, которого с перекошенным лицом вжимает в стену Бейз. Первый при этом кривит губы в насмешливой улыбке.

К горлу Кайнона приставлен деревянный кинжал Бейза, по золотистой коже стекает капелька крови.

Сверлю затылок своего чересчур бдительного стража свирепым взглядом.

– Бейз.

– Орлейт, – цедит он сквозь зубы. – Просим прощения, что помешали. Я знаю, как сильно ты не любишь непрошеных гостей в своем личном пространстве. Я как раз провожал Кайнона вниз.

Верховный владыка Юга смахивает с плеча Бейза кусочек кремня, как будто кинжал у горла для него – совершенно обычное дело.

– Почему бы моей обещанной не решить самой, хочет ли она моего присутствия в своем личном пространстве или нет, – произносит он, похлопывая Бейза по щеке, как снисходительный нахал.