Кровь хрустального цветка

Я закрываю глаза, воздвигая между нами мнимую преграду, раз не могу отойти от него физически. Но тут его рука в моих волосах разжимается, ложится под затылок, пальцы становятся мягче, пропускают локоны, заставляя ахнуть.

Рордин морозно выдыхает, остужая мои горящие щеки.

– Все просто, Милайе. Я отказываюсь жить в мире, где нет тебя.

Изумленно распахиваю глаза.

– Что…

Его губы впиваются в мои – жестко, лишая меня способности говорить.

Дышать.

Существовать.

Рордин подчиняет меня своей бешеной воле, мой огонь вспыхивает, встречаясь с его льдом, и я отдаюсь столкновению зубов, языков и губ.

Мы – два океана, схлестнувшиеся в битве за пространство. Победителей нет, только хаос и опустошение. Только размытые берега и полная потеря себя. Но в этот момент… мне абсолютно все равно.

Может, он и целует так, словно ненавидит, но меня достаточно закалила его язвительность. Это единственный способ общения, который я знаю.

Он рвет мое сердце на части острым кончиком языка, изливая рокот глубоко в меня, дурманит голодными звуками. Последние искры сознания гаснут, смытые волной отчаянной плотской жажды, желанием ощутить его вкус, прикосновением его зубов к моей нижней губе, приказывающих сдаться низменным первобытным инстинктам.

Рордин выпускает мои запястья, и я тут же погружаю пальцы в его кудри. Он скользит ладонью по подолу моей рубашки, поднимая ее выше бедер, обнажая ягодицы. Жесткие пальцы впиваются в мягкую плоть. Он ловит зубами мою нижнюю губу, держит ее.

Рычит.

Я вся дрожу под его взглядом, раскрываюсь, и его пальцы скользят так близко к тому месту, где его ложь не властна. К тому месту, что помнит лишь то, как эти пальцы кружат у входа в мое тело, дразня… уговаривая…

Дрожащие веки опускаются.

Рордин рычит и подхватывает меня, заставляя обхватить ногами его бедра, вжимая меня спиной в дверь.

Низ живота сводит, между ног все горит. Исходит волнами восхитительного жара, который заставляет меня тереться, и тереться, и…

Я издаю стон, мое сознание превращается в беспорядочную смесь инстинктов, которой движет только одно…

Он.

– Ты, мать твою, останешься здесь, слышишь?

Его слова льются, как жидкий шоколад, я жадно их глотаю, сосредоточенная на новой волне горячего желания, бушующей в обнаженном центре моего существа.

Я чую этот запах – аромат моего желания, чтобы он насытил мое тело и необузданный разум. Забрал мою боль и разорвал безудержным наслаждением. Потому что этот мир холоден, жесток и бессердечен, а я просто хочу хоть на короткое мгновение почувствовать себя счастливой. Почувствовать себя кому-то близкой.

Близкой ему.

Он относит меня к постели, поглощая голодные стоны требовательным ртом, и вдавливает в матрас, а потом обрушивается следом, как оползень в горах.

Я теряюсь под ним, погребенная под его гибкой мощью, опьяненная его запахом, его тяжестью, силой…

Я вздергиваю бедра, приглашая твердую выпуклость в его штанах прижаться теснее, страстно желая, чтобы она надавила на вход.

Чтобы он проник в мое тело, как проник в душу.

Я скольжу руками между нашими сжатыми телами…

Отчаянно.

Ищуще.

Но стоит моим пальцам едва коснуться завязок его штанов, как Рордин прикусывает мою нижнюю губу и вскакивает с кровати.

– Будь паинькой, – говорит он и, не оглядываясь, направляется к двери.

Рордин распахивает ее прежде, чем я успеваю моргнуть или облизать ранку на губе, и захлопывает, бросая меня распластанной на его кровати, – с раздвинутыми ногами и повисшим в воздухе приторно-цветочным запахом моего возбуждения.

Раздается звук вставляемого в замок ключа, последовавший за этим лязг заставляет мое сердце ухнуть куда-то в желудок, рывком возвращая меня обратно на землю из облаков, куда Рордин меня поднял.

Нет.

Нет, нет, нет…

Я скатываюсь с постели, на непослушных, словно забывших, как двигаться, ногах бегу к двери и пытаюсь повернуть ручку.

Она неподвижна.

– Рордин! – Я луплю по дереву ладонью, потом долблю пяткой, когда он не отвечает. – Рордин! Если ты бросишь меня тут взаперти, я тебя никогда не прощу! Слышишь?!

Никакого ответа. Одна лишь тишина пустого коридора. Я не ощущаю присутствия Рордина.

Он ушел.

Но я все равно снова и снова кричу его имя, пока горло не становится таким же искалеченным, как моя гордость. Я молочу по двери до тех пор, пока деревянную поверхность не окрашивает кровь.

Но этого недостаточно.

Я продолжаю: впиваюсь ногтями, пинаю ногой, стучу кулаками, толкаю плечом, пока не измучаюсь и не устану окончательно, а рассудок не лопнет по швам.

Ты, мать твою, останешься здесь…

Слова навязчивым колоколом звенят в ушах, ноги подкашиваются, и я падаю на пол. Это, наверное, больно, но я ничего не чувствую.

Я потеряна. Онемела, сломлена. Разум замкнулся на неудаче, жрущей меня изнутри…

Рордин воспользовался моей слабостью. Дал напиться из своего колодца, и я жадно глотала, пока не опьянела, не потеряла рассудок. А потом он толкнул меня в глубокую яму и бросил там без единого выхода.

И теперь все, что мне остается, это утонуть.

Глава 47 Орлейт

Cжавшись в комок, я баюкаю искалеченную голову…