Кровь хрустального цветка

Мальчик вжимает меня в стену, прикладывает палец к губам, прося меня молчать. У него в руке что-то острое, и он тоже напуган, потому что эта рука дрожит.

Я тянусь к нему.

Мальчик оборачивается в тот самый момент, когда кто-то опрокидывает наш стол, заставляя меня вскрикнуть.

Повсюду люди, но те, кого я знаю, плачут в углу.

Раньше я всегда видела их только счастливыми.

Пришлые одеты в серое, у них на лбу странные знаки. В их глазах злоба, и мне хочется снова спрятаться, но некуда.

Нет.

Хватит.

Я видела всех этих людей на своей стене. По кускам – в кошмарах. Я знаю, что будет дальше, я не хочу видеть, как их сожрут твари.

Но бал правит мое подсознание, а я слаба… я умираю.

Мои глаза остаются открытыми, оно заставляет меня смотреть.

Страшные, злые люди подходят ближе, тычут в меня пальцами, кричат что-то, чего я не понимаю.

Один держит маму. По ее щекам катятся крупные блестящие слезы. Может, ее надо обнять?

– Мамочка…

Ее лицо искажается.

Ко мне и мальчику подходит большой мужчина. У него блестит голова, а в руке штуковина, которой рубят деревья. Кажется, это называется топор.

Почему с него капает что-то красное?

– Нет! Пожалуйста! Умоляю, они всего лишь дети!

Мне не нравится, как звучит ее голос. От него у меня щиплет в глазах.

Мужчина смотрит на мальчика.

– С дороги, малыш. Нет милосердия тем, кто противостоит камням.

Мальчик бросается вперед, занося над головой острую штуку. Его крик – самый громкий звук… пока не кричит мама, одновременно со взмахом топора.

Мальчик замирает.

Я вскакиваю и пытаюсь броситься следом…

Вижу, как мальчик падает.

Вижу, как в его глазах гаснет свет.

Делаю один, два, целых три шага, а потом поскальзываюсь на блестящей жидкости, вытекающей из его груди. Но он меня не подхватывает. Не щекочет.

Мама кричит все громче и громче.

Я ползу по мокрому полу, сворачиваюсь клубочком рядом с мальчиком и жду, когда он моргнет…

Улыбнется…

Засмеется…

Перестанет смотреть в стену и скажет, что все будет хорошо.

Чужие большие руки оттаскивают меня от его тепла. Ночная рубашка рвется, в плечо раз за разом тыкают.

Брыкаюсь, пинаюсь и кричу – громче, чем мама, чем визг в моих ушах.

Отпусти…

Отпусти!

Но слова звучат не так, как в моей голове, потому что мне никогда не нужно было говорить. Мальчик делал это за меня. Каким-то образом он знал, что я хочу сказать.

А теперь он лежит, сломанный, в блестящей луже.

Внутри что-то разрастается, там, где сердце, и от этого мне больно…

Так больно, что я сейчас расколюсь на части и все увидят мое нутро.

Кажется, я тоже сломана.

Воспоминание меняется – океан втягивает волну обратно, прежде чем обрушиться следующей.

Крыша прогибается, кто-то кричит, и все, что я ощущаю, – запах боли, горелой боли, от которой меня тошнит.

Я наблюдаю со стороны, уже не в своем детском теле.

В нем ничего нет.

Сквозь разрывы в моей коже, из глаз, ушей и широко распахнутого рта сочится, рвется наружу яростными струями маслянистая чернота.

Сжигает.

Заставляет замолчать.

Впитывается в землю.

Пола больше нет, как и стен. Крыша рдеет красными углями, подсвечивая ночь алым.

Я посреди всего ужаса, как будто весь мир утекает прочь от моего тела, корчащегося в грязи.

Моя одежда обгорела.

Я больше не вижу маму.

Только куски тел повсюду, большие, маленькие, похожие на разорванные тряпичные куклы, которые кто-то раскидал по земле. У одних на лбу вырезана перевернутая «V», другие – те, кто менял мне постель и готовил вкусную еду.

Мощь не выбирала… она просто ударила.

Убила.

И эта мысль рывком возвращает меня в сознание.

Я толкаюсь вперед под небольшим углом, и он позволяет мне проскользнуть дальше в дыру. Острый кусок скалы протягивает жгучую полосу от бедра до колена, когда, извиваясь, я высвобождаюсь из жутких челюстей камня.

Пузырьки выскальзывают изо рта, всплывая вместе со мной к свободе.

Я вырываюсь на поверхность – захлебываясь, хриплю, втягиваю воздух в голодные легкие. Дыхание пытается, но не может заглушить бурю, бушующую в моем сознании.

Я добираюсь до края и на четвереньках выползаю из воды к жизни, сдирая кожу с голеней.

Почти не чувствую жжения.

Почти не замечаю визжащих людей, которые выскакивают из источников, хватают одежду и бегут вверх по лестницам, как будто видят в моих глазах правду.

Видят, кто я на самом деле.

Едва успеваю добрести до стены, как меня выворачивает, рвет водой и желчью. Не потому, что я чуть не утонула, – а потому, что я рухнула вниз.

Я больше не стою на краю бездонной трещины в глубинах подсознания. Я по уши в том, что ее наполняет, и пытаюсь выкарабкаться, цепляясь окровавленными сорванными пальцами.

Пытаюсь спастись от множества черных корней, свернувшихся обжигающим клубком. Огромным, невероятным.

Маслянистая чернота рвется наружу яростными струями..

Сжигая.

Заставляя замолчать.

Меня снова рвет, тело отчаянно пытается отвергнуть гноящееся откровение, которое его заставляют проглотить…

Это была я.

Глава 48 Орлейт