Кровь королей

– Ребенок, конечно, зовет его между молитвами о смерти. Но Распутин уже несколько месяцев находится в Сибири. На этот раз мы вынуждены ограничиться консилиумом земных врачей. Не думаю, что гипноз и внушение из Покровского подействуют в Спале.

– Но госпожа Вырубова сообщила мне, что по поручению императрицы она телеграфировала Распутину, – сказал я.

– Он все равно приедет слишком поздно. Сегодня ее величество императрица, как я узнал по секрету, послала в Покровское новую срочную телеграмму и попросила Распутина помочь молитвой. Но, как я уже сказал, на таком расстоянии я не верю в чудо, и приходится довольствоваться статистами… – его голос стал горьким и саркастическим. – Во всяком случае, мы пахнем лучше, даже если на нас не лежит рука Господа Бога…

Казалось, что в нем сформировалась глубокая враждебность к Распутину. Но я не стал расспрашивать его о причинах. Вместе с Раухфусом, который к этому моменту уже был готов, мы отправились в комнату царевича.

У кровати больного сидел только матрос Деревенко, почти не изменившийся с 1907 года. Его простое лицо было печальным и уставшим. Он напоминал верную собаку, охраняющую хозяина. Не говоря ни слова, он вышел из комнаты и стал ждать за дверью. Если бы я захотел описать ход обследования и изложить его результаты, мне пришлось бы лишь повторить то, что я уже описывал. За прошедшие годы царевич заметно подрос. Это был красивый мальчик с умными, но печальными глазами. Его вид поразил меня. Он едва мог говорить. Он сжимал зубы то от озноба, то от боли, которую в нашем присутствии он пытался подавить, но не мог.

Зато говорили его глаза. Они смотрели на нас с такой детской стойкостью, что у Раухфуса, видевшего царевича впервые, на глазах появились слезы. И затем, после долгой борьбы, разжались зубы и бледные губы, и детский голос спросил:

– Теперь мне можно умереть?..

Я молча склонился над горячим лбом царевича и попытался изобразить утешающую улыбку, которая из-за ее лживости была, конечно, перекошенной и страшной. Я покачал головой. Но не произнес ни слова утешительной лжи, которая перед этими неподкупными, все понимающими детскими глазами все равно осталась бы ложью. А Раухфус запротестовал:

– Тебе нельзя умирать, – сказал он хрипло, – и ты не умрешь…

Но когда мы вышли из комнаты и собрались на совет, Раухфус сказал:

– Сомнения нет, он безнадежен. У него инфекция, начинается общее заражение крови. Сердце испытывает очень большую нагрузку. Я ничего не могу сделать…

– Мне так и передать императору и императрице? – спросил Деревенко устало. Раухфус кивнул, и я тоже. Деревенко удалился. Но вскоре он пришел назад и сказал, что император и императрица хотят услышать наше мнение от нас самих. Он добавил:

– Не пугайтесь того, как выглядит или как ведет себя императрица. Она сильно изменилась с тех пор. У нее больное сердце, из-за чего она несколько месяцев провела на курорте в Наухайме, но улучшения нет. На мой взгляд, она в истерическом состоянии. Однако это не меняет сущности дела.

Императрица приняла нас лежа на диване. Император сидел около нее с выражением, я бы сказал, любящей покорности на лице и держал ее за правую руку. Если несколько лет назад императрица от страха и тревог казалась словно оцепеневшей, то на этот раз она была холодной, как будто отгородилась от внешнего мира, ушла в себя, исполнившись едва ли не высокомерия и даже ненависти.

– Я вызвала вас сюда, – сказала она неестественным, ледяным голосом, – чтобы вы помогли царевичу. Чтобы объявить о его смерти, вы нам не нужны…

– Позвольте напомнить вашему величеству, – сказал я, сразу же взяв себя в руки, – что во время последней тяжелой болезни царевича вы желали слышать от меня абсолютную правду и поблагодарили меня за откровенность. Я полагал, что сегодня ваше величество желает того же. Но, говоря правду, мы не можем вам сказать ничего другого, как бы тяжело это ни было нам самим.

Императрица повернула голову в сторону и смотрела мимо меня и моих коллег, как будто нас здесь уже не было. Император заметил озадаченность в наших лицах. Он кивнул нам, не выпуская руку императрицы.

– Благодарю вас за откровенность, – сказал он тихо и смущенно. – Молитесь вместе с нами. Я велел, чтобы во всех храмах России с сегодняшнего дня велись молитвенные богослужения о ниспослании моему сыну милости Божьей.

Когда мы поклонились, я заметил, что императрица все так же неподвижно смотрела перед собой. А когда мы направились к двери, я услышал ее дрожащий голос:

– Ники, когда же мы получим ответ от нашего друга?

Было совершенно ясно, что она имеет в виду Распутина.