Кровь королей

— Это разумное предложение, Марк, — сказал он. — Я прикажу сложить погребальный костер. Пока же ее нужно приготовить к обряду. Кто лучше женщин справится с этим? Это не займет много времени.

Не сразу, но Фульциний позволил ему взять тело Ливии. Руки его безвольно опустились. Между тем Корникс подозвал из толпы высокую темноволосую женщину и что-то сказал ей. Утер передал им тело и они быстро зашагали сквозь расступившуюся толпу.

Корникс быстро вернулся и занял место за креслом Утера. Бывший король встал и поднял руку, призывая к молчанию. В наступившей тишине он громко и торжественно сказал:

— Для тех, кто меня еще не знает, я — Риотам, военачальник на службе Рима.

А это — Марк Фульциний, офицер римской армии. Вместе с людьми достойного Гая Минуция мы пришли в Вапинкум, чтобы покарать изменника и предателя Гирция. Я хочу, чтобы с этого дня все вы знали — римский закон вернулся в Галлию.

Никто более не сможет безнаказанно попирать права римских граждан. Сегодня мы предадим справедливому суду тех, кто посмел поставить себя выше закона, тех, кто предал Рим, снюхавшись с его врагами и варварами. Да свершится правосудие, во имя Господа!

Произнеся эту речь, он сел и бросил уже обычным голосом:

— Давайте их сюда по одному.

Стража вытолкнула вперед первого из захваченных пленных.

Фульциний, оглушенный внезапной потерей, почти не видел и не слышал, что происходило перед солиумом. Утер выслушивал свидетелей, иногда задавая вопросы, давал высказаться обвиняемому и тут же выносил приговор.

Он приговорил к смерти трех солдат Гирция, на которых многие граждане указали, как на насильников и убийц. Судьба этих варваров-наемников ни у кого не вызывала сомнений. Слишком велика была ненависть к ним жителей города. Слишком долго они творили здесь, что хотели, пользуясь полной безнаказанностью на службе своего патрона.

Корникс сам вызвался быть палачом и тут же, после суровых слов приговора, рубил головы осужденным. Мечом он орудовал мастерски, а рука его, казалось, вовсе не уставала. Тела казненных тотчас утаскивали крючьями и сбрасывали в ров с нечистотами. Головы Утер приказал сохранить, с тем, чтобы утром выставить их на кольях.

Четверо доносчиков и двое богатых горожан — близких друзей Гирция и неизменных участников его оргий, отправились вслед за наемниками. В их защиту свидетельствовали только заплаканные, близкие к истерике жены и дети, однако Утер счел, что они не могут быть беспристрастны, при том, что обвинители в один голос утверждали обратное. Возбужденная толпа хотела было расправиться и с родственниками ненавистных доносителей, но Утер твердо пресек беззаконие.

Еще двоих обвиняемых бывший король оправдал. В защиту трясущегося торговца шкурами и лысого винодела вступились друзья и соседи, утверждавшие, что на них клевещут должники и завистники. Торговца шкурами защищали слишком многие, а насчет винодела высказался и сам Корникс.

— Я хорошо знаю Сальвия, — сказал он, склонившись к уху Утера. — Тот, кто его обвиняет, должен ему десять денариев. Да, Сальвий, склонялся перед Гирцием и поставлял ему вина, но лишь потому, что боялся за себя и семью. Но он никогда не доносил и не искал милости кровопийцы. Это честный человек, я за него ручаюсь.

Утер кивнул и приказал выдать обвинявшему Сальвия парню десяток плетей, что тут же исполнил сам Корникс под насмешки толпы. Незадачливый обвинитель тут же поспешил скрыться.

— Ну а теперь — перейдем к главному блюду, — сказал Утер. — Ведите Гирция.

Ропот поднялся на форуме, когда стража вывела и поставила перед солиумом бывшего хозяина Вапинкума Авла Гирция. Это был коренастый муж, с сединой, пробивавшейся в коротко стриженных волосах, и, несмотря на солидные годы, вполне еще крепкий. Тело его, хотя и погрузневшее и заплывшее кое-где жирком, все еще хранило следы былой силы.

Гирций встал перед солиумом и, скрестив на груди могучие волосатые руки, исподлобья посмотрел на Утера и стоявших за ним людей. Его тяжелый взгляд словно пригвождал к месту и лишь столь же уверенные в себе люди могли выдержать его, не опустив глаз. Это был взгляд человека, привыкшего повелевать.

— Вижу, на мое кресло уселся, — сказал он. — Жаль, я не приказал забить тебя насмерть. Еще утром у меня была такая возможность. Тогда, помню, ты со мною по-иному держался.

— Ну, теперь-то, как видишь, роли переменились. И вот уже ты стоишь передо мной, и я выношу тебе приговор. Закон и справедливость всегда торжествуют, как бы мерзавцам, вроде тебя, ни хотелось о них забыть.

— Что ж… Собаки затравили льва и теперь могут вволю потешиться, гавкая на него.

— Это ты что ли лев? Нет! Ты и есть подлый пес, что кусал римского льва исподтишка. Думал, продался готам, так теперь на тебя и управы не будет? Рим далеко… А Рим — вот он, пришел и требует у тебя ответа.

— Да? И кто же ты такой, чтобы говорить от имени Рима? Я вижу перед собой вожака шайки разбойников, который обманом захватил мой город и теперь творит беззаконие.