Кровь королей

— Приговор вынесен. Смерть предателю. Видит Бог, роль палача мне претит, но ради моих павших товарищей я сделаю это сам. На колени, скотина!

Уже ничего не соображая, охваченный ужасом, Аррий медленно встал на колени.

— Да свершиться правосудие!

Утер поднял оружие, но, вопреки всем ожиданиям, не отсек предателю голову.

Крутанув меч, он вонзил его в живот Луция и резко дернул. Кровь хлынула на пыльную землю, вывалились кишки. Аррий со стоном упал, напрасно пытаясь зажать руками страшную рану, а Утер стоял над ним, глядя как тот бьется в последней агонии.

Предатель умирал около четверти часа и все это время бывший король, не двигаясь, смотрел на него. Может быть, он вспоминал погибших друзей, чьи отомщенные, наконец, души сейчас ликовали на небесах.

Пресыщенная кровью толпа расходилась молча. Разошлись и их воины — большинство направлялось в таверны, спеша промочить горло после наполненного смертями и свершившейся местью такого длинного дня. Рядом с Утером остался один лишь Фульциний. Он тоже смотрел на мучения того, по чьей вине они попали в этот городок, где окончилась жизнь, той, кого он любил, но радости он не чувствовал. Эта смерть, как и смерть Сигерика, не могла вернуть ему Ливию.

«Боги, почему же вы так жестоки?», — думал он. «Этот мир мне и так чужой.

Но вам этого мало. Вы забираете всех, кто мне дорог. Одного за другим.

Сначала друзья, потом… Что у меня осталось? Что теперь у меня осталось?

Ради чего еще стоит жить?»

— Всё, — сказал вдруг Утер, повернувшись к нему. — Змея, наконец, издохла.

Пусть падаль останется здесь. Пойдем выпьем, друг Марк. Тебе это нужно. Да и мне тоже, пожалуй…

Сначала послышался звон ключей, потом лязгнул тяжелый железный засов, и дверь с недовольным скрипом отворилась. Она определенно не любила открываться и выпускать на волю узников.

Петрей прищурился и поднял руку, заслоняясь от яркого света — глаза успели привыкнуть к темноте. В дверь просунулась голова бургундского стражника.

— Римлянин, выходи, — сказал он и отступил в сторону.

Центурион поднялся на ноги, почти не сомневаясь, кого он увидит за дверью.

Он не ошибся, в коридоре стоял Феликс. Покачав головой, священник с неудовольствием оглядел узника.

— Пошли, герой, — сказал он. — Хотел бы я знать, для чего ты устроил все эти ночные безумства. Какая муха тебя укусила?

Петрей невозмутимо пожал плечами, но отвечать не стал — не хватало еще болтать при стражниках. Все то время, что они шли через широкий двор лугдунской крепости, говорил один только Феликс.

— О чем ты только думал? — сокрушался он. — Мне пришлось самому обратиться к королю Гундиоху. Но и моего слова было бы мало. Хорошо еще, добрый Патий согласился за тебя заступиться. Хотя и сделал он это скрепя сердце. Два епископа за тебя просили! Это ты понимаешь? Впрочем, нечестивый Гундиох мог и не прислушаться к нашим словам, да за тебя поручился некий Хаген и еще какой-то бургундский офицер — настоящий титан, судя по виду. Мне показалось, их заступничество в глазах старика было более весомым, чем наше. Ну да, слава Богу, тебя все же выпустили.

Они остановились перед воротами, ожидая пока их откроют. Здесь же у ворот стражник вернул Петрею отобранный при задержании меч.

— Это же надо додуматься — ограбить греческого купца! За этим ли мы прибыли в Лугдун? Я был о тебе лучшего мнения, Петрей!

— Я и сам был о себе лучшего мнения, — сказал центурион, едва они покинули крепость. — Надо было прирезать грязного развратника. Зря я Лутация пожалел.

— Как?! Ты еще и убийство готов был совершить?! Впрочем, о чем я толкую…

— Послушай, жрец. Не надо тут причитать. Это тот самый грек, о котором я тебе говорил. Тут у нас целое посольство к алеманам направляется. И я узнал, кто их отправил. Император Лев, если проклятый грек не соврал.

— Лев Фракиец?! — Феликс остановился, изумленно воззрившись на центуриона.

— Император Востока натравливает алеманов на Италию? Но это невозможно!

— Почему?

— Лев всегда был верным сыном Империи. Это он направил Антемия в Рим, он послал ему в помощь войска против вандалов. Нет, в это невозможно поверить!

Лев никогда бы так не поступил! Твой грек клеветал на него.

— Не думаю. Я хорошо его спрашивал. А, проклятие! Не будь я таким болваном, узнали бы точно. И Хунульфа этого я бы достал. Он уже почти был у меня в руках. Кто интересно, вызвал бургундскую стражу? Да не стой ты, быстрее пошли. И так целый день потеряли.

— Но, во имя святого Павла! Расскажи мне, что там случилось? Я знаю только, что ты в «Звезде Галлии» напал на греческого торговца Маврикия, ограбил его и, оглушив, направился на какой-то постоялый двор к Агриппиевой дороге. Там ты заявил спутникам Маврикия, что их товарищ не смог расплатиться с хозяином «Звезды», потому как был ограблен, и ему нужно передать деньги. При этом ты назвался охранником Лутация. Двое спутников Маврикия отправились с тобою в «Звезду», но по пути тебя задержала бургундская стража. Обвинил же тебя тот самый Маврикий. Правда он почти сразу исчез, может еще и поэтому тебя выпустили — как же тебя судить, если обвинитель сбежал?