Кровь на черных тюльпанах

Чип промолчал. Он знал, что у Лиз такая репутация, что на серьезный брачный контракт ей рассчитывать не приходится. А поскольку и сам он и его департамент играли в этом не последнюю роль, Чип предпочел переменить тему.

— Говорят, у тебя трудности с источниками информации?

— Ерунда! Все, что нужно для Эй-ай-си, дают Центральный и Черемушкинский рынки, где меня знают почти все продавцы капусты. Там принимают меня за свою и очень любят.

— Не густо.

— Тебя, наверное, интересуют другие источники? — спросила серьезно Уолкотт. Хохотушки больше не было. Взгляд Лиз был холоден. — Пойдем отсюда, поболтаем. Ты угощаешь.

Машина с корреспондентским номером лихо развернулась, влилась в поток машин, и вскоре они выехали на Кутузовский.

— Слушай, Вирджил, — резко обернулась Уолкотт, отчего пепел сигареты упал на юбку. Лиз смахнула его, оставив густой серый след. — Мне не нравится, что мне начинают навязывать чужой бизнес.

— Не понял…

— Ты, а позднее и Майкл говорили, что моя миссия состоит прежде всего в передаче литературы. Она исправно поступает из «ящика «М» нашего посольства, а я ее неплохо здесь реализую по своим каналам. Но меня стали гонять по каким-то новостройкам. Заставляют делать снимки: ориентиры, подходы, бетонные столбики, туалеты, кирпичи и прочую дребедень. Это может плохо кончиться. Ты гарантировал мне абсолютную безопасность, когда мы беседовали в Нью-Йорке. А тайники и прочее — разве я должна этим заниматься?

— Я поговорю с парнями, — успокоил Чип.

— Думаю, мой русский язык — уже находка для них, — не унималась Лиз. — Меня здесь принимают за прибалтийку, и я растворяюсь в толпе.

— Все уладится, — повторил Чип.

Машина подкатила к гастроному под «Украиной». Лиз сунула Чипу мягкую кожаную сумку. Тот непонимающе посмотрел на нее. Лиз подмигнула.

— Возьмем выпить и заглянем ко мне. Там обсудим.

Сопротивляться бессмысленно, подумал Чип. К тому же впереди оставались целые две недели на его в общем-то несложные дела.

…Жизнь, однако, внесла коррективы. И весьма существенные. На другой день вечером Уолкотт, превысив разрешенную в Москве скорость, совершила наезд со смертельным исходом на молодую пару.

Началось дело, стоившее немало нервов. Власти заявили Уолкотт и официальным американским представителям, что до суда она покинуть Москву не может.

Неизвестность удручала. По мнению юрисконсульта ЦРУ, с которым в экстренном порядке связался Чип, власти вправе были возбудить против Лиз уголовное дело и привлечь ее к ответственности в соответствии со статьями Уголовного кодекса РСФСР. «Думаю, волноваться, впрочем, особенно не стоит, — сказал юрист. — Дело обычное, житейское, и при некоторых дипломатических усилиях можно было бы ограничиться, скажем, выплатой родственникам солидной компенсации».

Однако, как сознавал Чип, из Лэнгли все это виделось не совсем так, как из Москвы. Лиз закатывала истерики.

Приставленный к Уолкотт врач и «друзья» управления пытались снять негативные эмоции, однако вскоре расписались в собственном бессилии. По их мнению, Лиз находилась на грани саморазоблачения. Она порывалась пойти в милицию и признаться «во всем», чтобы спастись от судебного преследования, которое, по ее мнению, поставило бы крест на журналистской карьере.

После консультации и обмена мнениями на достаточно высоком уровне приняли решение попытаться под каким-либо предлогом вывезти Уолкотт в Штаты. К операции резидентуры привлекли трех надежных дипломатов с женами. Купили несколько авиабилетов, и вскоре Лиз с эскортом соотечественников поехала в «Шереметьево».

Но все приготовления оказались напрасными: в аэропорту, на регистрации, Лиз предложили сдать билет, поскольку решением властей выезд из страны ей временно не рекомендован. Остальным ее спутникам Аэрофлот любезно предлагал свои услуги, от которых они отказались. Ситуация была не из приятных.

По решению Центра программу Чипа пришлось менять. Вопросник но советской Продовольственной программе, над которым немало потрудилось несколько «светлых» голов в Управлении разведывательных оценок, пришлось раздергивать по частям, перепоручая задание Чипа ряду журналистов. Ему Центр поручил Лиз. Изменение заданий Вирджил воспринял без огорчений, решив, что за многие годы напряженной и честной службы в ЦРУ он вполне заслужил небольшой отдых и теперь-то сможет посмотреть Москву по-настоящему. Однако и эти надежды полностью не сбылись. Еще одно происшествие доставило новые хлопоты: за грубое нарушение статуса иностранного журналиста был лишен аккредитации при отделе печати корреспондент журнала «Старуик» Косовски. А он был одним из тех, на кого в департаменте Чипа возлагалось немало надежд.

Русские получили неопровержимые доказательства, что Косовски во время поездки в Вологду, обменявшись визитными карточками с редактором газеты «Северный край», в дальнейшем при сборе информации выдавал себя за советского журналиста, предъявляя чужую карточку.

Вирджил мог не скрывать свое раздражение:

— Это же головотяпство! Чему его только учили?