Кровь на эполетах

15 июня объединенная армии России, Пруссии и Швеции (последняя присоединилась к коалиции в последний момент) форсировала Эльбу и подошла к Лейпцигу. По иронии судьбы именно здесь, как и в моем времени, должна была состояться грандиозная битва. Переправа через реку прошла без сучка и задоринки. Я подсказал Багратиону, как навести мост из заранее подготовленных понтонов, которые соединяют в цепь на своем берегу, а затем течение разворачивает ее поперек реки. Князь опробовал метод на Шпрее, убедился в его эффективности и отдал соответствующий приказ. Переправы наводили русские саперы. Наплавных мостов построили несколько — в тех местах, где французы нас не ждали. Первой на левый берег реки перешла кавалерия, следом двинулась пехота и пушки. Поняв, что его обыграли, Даву отвел войска к Лейпцигу, где и укрепился, заняв господствующие высоты. 21 июня обе армии встали друг против друга и принялись готовиться к сражению, которое обещало стать кровопролитным. Войска коалиции под командованием Багратиона, считай, Александра I, превосходили французов численностью, но уступали им в плане организации и дисциплины. Разноязыкая армия, где пруссаки и шведы подчинятся Багратиону номинально. Захотят — выполнят приказ, саботируют — что ты им сделаешь? Нажалуешься Фридриху Вильгельму или Бернадоту[3]? Ну, погрозят они пальцем виновнику, возможно, отберут какой-то орденок, но битва-то проиграна.

На душе у меня было погано: крови прольется море. В моем времени французы под Лейпцигом потеряли около 70 тысяч человек, включая пленных, союзники — около 54 тысяч ранеными и убитыми, из которых 23 тысячи — русские солдаты и офицера. Получил смертельное ранение генерал-лейтенант Неверовский, были убиты еще семь генералов. В русской армии царила мрачная решимость: все собирались драться, но подъема, который имелся в России, не наблюдалось. Воспользовавшись паузой, я навестил свой полк, где по-прежнему числился командиром. Так здесь принято: служишь в Свите, но по спискам — в полку.

Услышанное от Спешнева встревожило. Полк собирались использовать как обычный егерский. То есть ставить в линию, стрелять по колоннам французов, а потом идти в штыки. Представляю потери… Мой бывший батальон — де-факто спецназ в этом времени. Бросить его в рукопашную — идиотизм. Только начальство не убедишь. Кто станет слушать майора, пусть даже из Свиты императора? Сходить к Багратиону? Пошлет. Он все понимает, но царь требует победы — решительной и безоговорочной. Тут не до какого-то полка.

Офицеры ходили мрачными, и я предложил Спешневу посидеть, как бывало. Он согласился. Быстро организовали стол. Провианта хватало — пруссаки поставляли его бесперебойно. Кое-что прикупили у маркитантов. Нашлось, что выпить и закусить. После пары тостов я взял гитару:

Мы так давно, мы так давно не отдыхали.

Нам было просто не до отдыха с тобой.

Мы пол-Европы пешим маршем прошагали,

И завтра, завтра, наконец, последний бой.

Еще немного, еще чуть-чуть…

Последний бой — он трудный самый.

А я в Россию, домой хочу,

Я так давно не видел маму!..[4]

Лица старших офицеров посуровели, у юных прапорщиков — наоборот приобрели мечтательное выражение. Сейчас добавим:

Который год нам нет житья от антихристов.

Который год соленый пот и кровь рекой.

Ну, что ж, друзья сойдемся завтра в поле чистом.

Я так скажу: «Месье, пора вам на покой…»

Офицеры заулыбались. Пою припев и завершаю:

Последний раз сойдемся завтра в рукопашной,

Последний раз России сможем послужить.

А за нее и помереть совсем не страшно,

Хоть каждый все-таки надеется дожить!..

— Умеете вы настроение поднять, Платон Сергеевич, — сказал Спешнев, когда я смолк. — Что ж: последний — так последний! — Он сжал кулак.

— Хотел быть завтра с вами! — вздохнул я. — Только не позволят.

— Вам нельзя, — покрутил головой Синицын. — Мы сгинем — невелика потеря, а вот вы у России такой один. Сколько уже сделали! Говорят, даже наследника у государыни приняли.

— Было дело, — кивнул я. — Ее императорское величество так пожелала.

— А еще немца-акушера пинками от государыни прогнали, — продолжил Потапович.

Надо же! И здесь знают.

— Пинать не пинал, но за шиворот волок, — признался я. — А вот нечего к русской императрице с грязными лапами лезть!

Офицеры захохотали.

— Какой он, наследник? — спросил Синицын.

— Младенец, как младенец, — пожал я плечами. — Ест, спит, пачкает пеленки. Даст Бог, вырастет умным и здоровым.