— Что?! — он вскочил. — Вы посмели явиться ко мне с этим? Вы наглец, господин посланник! Помнится, в Москве я обещал вас расстрелять. Пришло время исполнить обещание.
— Сначала выслушайте, — поспешил я. — Приговоренный к казни имеет право на последнее слово.
— Хорошо, — сказал он, опускаясь в кресло. — У вас пять минут.
— Для начала вопрос: что случается с государством, армия которого капитулировала?
— Обычное дело, — пожал он плечами. — Его территорию займет противник. Ограбит население, обложит государство контрибуцией. Может свергнуть прежнего монарха и поставить своего. Или аннексировать земли.
— А теперь факты, ваша светлость. Аннексия Франции России не нужна — у нее достаточно своих земель. В моем времени русская армия во Франции никого не грабила и ничего не разрушала. За все платила. Когда русские возвращались домой, их провожали с цветами.
Даву насупился. Ага, забрало. Вспомнил, как вели себя французы в России?
— Теперь о власти. Давайте представим: вы вручаете шпагу моему императору и тут же получаете ее обратно. Две армии встают плечом к плечу и отправляются в Париж. Там Сенат низлагает Регентский Совет и отправляет семейство Бонапартов туда, где ему самое место — пасти коз на Корсику.
Уголки губ маршала тронула улыбка. Угадал. Достали тебя Бонапарты.
— Вместо прежнего Совета регентом при малолетнем императоре Наполеоне до его совершеннолетия становится лучший маршал империи, герцог Ауэрштедский, князь Экмюльский Луи-Николя Даву. Мой император и регент подписывают договор о вечном мире, после чего русская армия отправляется домой.
— Полагаете, Сенат утвердит мое назначение? — сощурился маршал.
— А куда он денется? Если под окнами встанет Старая гвардия с ружьями и примкнутыми штыками — проголосуют единогласно, — заверил я. — Можно и пушки прикатить. Хотя, думаю, излишне. Ваше назначение Париж встретит с радостью. На улицах будут танцевать.
— Ваш император согласится сохранить трон за сыном Бонапарта?
— Почему бы нет?
— Британцы хотят видеть Бурбонов.
— Разве Англия победила в войне? Сколько лет они возятся в Испании? Чья армия стоит сейчас у Лейпцига? Решать будет русский император, а он не сторонник Бурбонов. Эта династия сойдет со сцены. В моем мире так и произошло. Последним императором Франции был племянник покойного Бонапарта Наполеон третий.
В глазах Даву мелькнуло удивление. Ну, да, я об этом ранее не говорил.
— Хорошо, — сказал он, подумав. — Пусть так. Но границы 1792 года… Регентскому Совету ваш император обещал другое.
— Границы можно обсуждать, — не стал спорить я. — Это мое личное предложение. Император, отправляя меня к вам, не давал строгих инструкций. Почему предлагаю это условие? У Франции не останется врагов. В моем времени, утвердившись в старых границах, она получила мирную передышку на несколько десятилетий. Благодаря чему успешно развивалась и стала могущественной державой на континенте. Зачем вам нищие княжества и герцогства, за которые вдобавок придется воевать? На планете полно земель. В девятнадцатом веке европейские государства будут богатеть за счет колоний. Посмотрите на Британию. Чтоб она значила без Индии и других земель за океаном? Впрочем, можете поступить, как вам заблагорассудится.
— Подождите в приемной! — велел маршал. — Мы с генералом обсудим ваше предложение.
Ждать мне пришлось больше часа. Адъютанты поглядывали на меня, но разговор не заводили. Я, в свою очередь, не стремился. Внутренне переживал случившийся разговор. Я прошел по лезвию ножа. Или еще нет? Стукнет Даву моча в голову, и за мной придет расстрельная команда. Кирдык посланнику. Груша останется вдовой, Маша осиротеет…
Мои грустные мысли прервал Маре.
— Зайдите, граф! — сказал, растворив дверь кабинета.
Я подчинился.
— Передайте это вашему императору, — маршал протянул мне пакет. — На словах: в семь утра жду ваших парламентеров. Следует обсудить церемонию. Генерал вас проводит.
Неужели срослось? Ай да, Платон, ай да, сукин сын! Я забрал пакет, сунул его в сумку на боку и пошел к двери.
— Погодите, граф! — окликнул маршал.
Я встал и повернулся.
— Император Наполеон второй… Каким он был в вашем времени?
— Унаследовал от отца ум и отвагу, — ответил я. — Из внешности — только нос. Очень красивый юноша — стройный, с тонкими чертами лица. Его с матерью отправили в Вену, где мальчик рос, никому не нужный. Умер в двадцать один год от туберкулеза. Многие, однако, сочли, что принца отравили — слишком многим мешал. Ибо его имя могло поднять народы в Европе.
— Этот туберкулез… Вы сможете его вылечить?
— Вылечить — нет, здесь не существует нужных лекарств. Но я знаю, что делать, дабы им не заболеть. Это и вам нужно, ваша светлость, в моем времени вы умерли от туберкулеза.
— Хорошо, — торопливо кивнул Даву. — Мы поговорим об этом позже.
Глаза мне на обратном пути не завязали, из чего следовало, что врагом более не считают. Это получило подтверждение за аванпостом.
— До свиданья, граф! — Маре протянул мне руку, которую я охотно пожал. — Знайте: если все сбудется, в моем лице у вас появится верный друг.