Кровь на эполетах

— Ничего, считай, не было, — рассказывал мне, — ни инструментов, ни медикаментов. Ампутации ножовкой делал, мне на ней кузнец разве что зубья помельче высек. Обезболивающее — стакан самогона. И ведь выздоравливали!

Иван Севостьянович и научил меня, как измерить давление без тонометра. Все просто, как мычание. Берем обыкновенную деревянную школьную линейку длиной 20–25 см, золотое кольцо обручального типа и шерстяную нить. Просим пациента обнажить левое предплечье от запястья до локтя и уложить его на стол внутренней стороной к верху. Кладем на руку линейку так, чтобы ноль оказался на запястье или ладони — у кого как получится по длине. Затем цепляем кольцо на нить, вывешиваем, чтобы расстояние от него до сжимающих нить пальцев составляло те же 20–25 см и аккуратно ведем над линейкой от локтя к запястью. Над какой цифрой кольцо качнется вначале — таково у человека систолическое («верхнее») давление в миллиметрах ртутного столба. Ведем дальше. Вновь качнулось — диастолическое («нижнее») давление.

Я признаться не поверил и пожелал испытать метод. Севостьянович даже выделил для этого свое обручальное кольцо. И что же? Оказалось, как тонометром. Плюс-минус 5-10 мм, но для такого способа точность невероятная[3].

— Никто не знает, почему так происходит — ни ученые, ни врачи, — сказал мне старый фельдшер. — Но работает.

Золотое кольцо нашлось в трофеях, я даже не стал спрашивать, как оно туда попало — обручальное. Наверняка с пальца стащили. С шерстяной ниткой проблем не возникло — взял у Пахома. Здесь многие офицеры носят вязаные чулки, а их периодически нужно чинить, чем и занимаются денщики. Дощечку для линейки мне выстругали солдаты, получилась тонкая и относительно ровная. Сойдет, мне из нее не стрелять. Готовую сантиметровую линейку взять негде — не существует в нынешней России таких девайсов. Разметку на дощечку нанесли артиллеристы — у тех нашелся измерительный инструмент. Не в сантиметрах, конечно — в дюймах, но это не проблема. Четыре дюйма — это 10 сантиметров, если кто не знает. Я просто подписал в нужных местах необходимые цифры, а умелец-артиллерист выжег их по дереву раскаленным на огне шильцем.

— Зачем это вам, Платон Сергеевич? — полюбопытствовал Кухарев, вручая мне готовую линейку.

— Кровяное давление измерять, — не стал скрывать я.

— Для чего? — удивился некогда отставной фейерверкер, а ныне артиллерийский подпоручик.

— Что бы знать здоровы ли кровяные жилы у человека.

— Да? — задумался Кухарев и попросил: — А мне можно… померить?

— Обнажи левую руку по локоть и садись к столу, — ответил я.

А что? Прибор нужно испытать. Кольцо показало у Кухарева повышенное давление — 160 на 100. Чистоты эксперимента ради, я измерил давление у себя — 120 на 80. Нормально, у меня такое и в своем времени было.

— Испорченные у тебя жилы, Ефим Игнатьевич, — сказал я Кухареву. — Не налегал бы ты на водочку и табак.

— А то что? — насупился подпоручик.

— Чревато ударом. А от него или сразу помрешь, или паралич разобьет. Будешь лежать как колода. Тебе это нужно?

— Совсем что ли нельзя? — дрогнувшим голосом спросил Кухарев.

— Разве что изредка для сугреву, — смилостивился я. — Но не каждый день как сейчас.

Разговор имел последствия. Тем же вечером ко мне заявился фон Бок.

— Мой труг Ефим сказать, что вы запрещать ему пить вотка, — сообщил недовольно. — Warum[4]?

— У него порченные кровяные жилы, — ответил я по-немецки. — При такой болезни нельзя. Может разбить паралич.

— Меня проверять, — сказал немец, подумав, и стал стаскивать с левой руки мундир.

Замер показал 140 на 90. Плюс-минус лапоть, конечно, на таком приборе, но результат понятен.

— У вас тоже повышенное давление, — «обрадовал» я капитана.

— Вотка пить найн? — огорчился фон Бок.

— Одну чарку в день можно, — разрешил я.

— Айн чарка? — огорчился пруссак.

— Можно две, но тогда в следующий день ни одной.

— Цвай чарка айне ден, — кивнул капитан. — Нул на цвайте ден. Ефим?

— Тоже так, — махнул я рукой. Все равно Кухарев не удержится. Пусть хотя бы умерит аппетит.

— Гут, — улыбнулся пруссак. — Данке.