Кровь на эполетах

— Помнишь, в имении рассказывал, как побил вюртембергских гусар? Платона Сергеевича Господь наделил недюжинной силой. По пути в Смоленск видела, как он поднял край потерявшей колесо повозки и держал ее один, пока фурлейт не надел колесо обратно на ось и не вставил чеку. А повозка та с грузом была. Если такой мОлодец ударит коня обухом по лбу, животине конец придет. А на земле гусар пехотинцу не противник. Не беспокойся о Платоне, уцелеет. Майором ему теперь точно быть, а там, глядишь, и в полковники проберется. Ты не против стать полковницей?

— Ах, мамА! — зарделась Груша. — Вам бы только шутить.

— Не шучу, — пожала плечами графиня. — Ты присядь, милая.

Дочь подчинилась, заняв свободное кресло.

— Как твои дела в лазарете? — поинтересовалась Хренина.

— Замечательно! — с жаром откликнулась дочь. — Карл Фридрихович очень хвалит. Говорит: у меня талант к лекарскому делу. Раненые, коих опекаю, выздоравливают скорее, чем другие. И офицеры довольны: много благодарят, просят посещать чаще.

— Еще бы им не благодарить! — хмыкнула графиня. — Вместо фельдшеров с их грязными лапами барышня пальчиками касается. Ох, дочка! Разрешила я тебе за ранеными ходить, да не думала, что далеко зайдет. Ожидала, что быстро надоест, а тут вон как повернулось. Ты, поди, лекарем стать мечтаешь?

— Да, маменька, — потупилась Груша.

— Небывалое дело — женщина-лекарь, да еще из дворянской семьи. Не поймут. Ладно еще домашних лечить, но прочих пользовать… Замуж не возьмут.

— Это с чего? — обиделась Груша.

— Кому понравится, что его жена посторонних мужчин щупает?

— А я за дурака замуж не пойду! — с вызовом ответила дочь.

— После войны многие и за дурака будут рады, — вздохнула графиня. — Столько блестящих женихов головы сложили! А сколько еще сложат? И не только военные гибнут, статские — тоже.

— Сама говорила, что Платон Сергеевич уцелеет!

— Этот — да, — согласилась графиня. — Значит, все же на него нацелилась?

Груша потупилась.

— Этот не дурак и вполне может разрешить жене врачевать, — продолжила графиня. — Набрался в своей Франции революционных идей, всех этих либерте и эгалите[9]. Только здесь Россия, не поймут.

— Обойдемся! — хмыкнула дочь.

— Ты, гляжу, тоже набралась, — покачала головой графиня. — Вот что скажу, милая. Я не против выдать тебя за Платона, но захочет ли он?

— Вы что-то знаете, мамА? — встрепенулась Груша.

— Да вот думала, — ответила графиня. — Мне тут подруга из Петербурга письмо прислала, сплетни тамошние пересказывает. Про Платона в столице шепчутся, что он государя лечил. От какой болезни — неведомо, но посещал Александра Павловича каждый день. Вылечил, за что и был пожалован поручиком по гвардии. Еще пишут, что государь предлагал ему остаться при своей особе, но Руцкий отказался и вернулся в Действующую армию.

— Почему? — удивилась Груша. — Отказаться от такой чести?

— Вот и я удивилась, — вздохнула графиня. — Ведь такой случай для безродного! Что-то тут не так. Или врут сплетники, или у Платона какой-то свой умысел. По здравому размышлению пришла к мысли, что второе. Не прост наш княжич, ох, как не прост. Если он полковником у Буонапартия обретался, то что ему поручиком, тем более, в Петербурге? Там генералов больше, чем в Твери дворников.

— Но ведь при государе! — возразила Груша.

— При дворе поручиком быть хуже, чем в полку, — покачала головой графиня. — Там высоких чинов в разы больше, всякий помыкать станет. А у Платона твоего гордость как у принца. Уж, не знаю, отчего, но что есть, то есть. Его бы мигом сожрали — при дворе такие волки, что не княжичу чета. Видимо, он это понял — разумом его Господь не обделил. Вот и решил делать карьер в армии, и это получается, — Хренина указала на афишку. — После войны офицеры с орденами в гору пойдут, Платон — тоже. Ежели ко двору призовут, а такое может случиться, то уже не поручик, а майор. Повезет — и полковника выслужит. А это другой коленкор. На статскую службу позовут — так и чин выше могут предложить. А это статский советник[10], пятый класс, ваше высокородие. Глядишь и титул воспоследует. Кутайсов графом стал, будучи брадобреем у Павла Петровича, а тут лекарь при государе, да еще боевой офицер в прошлом. Даже самые злые языки примолкнут.

— Это ведь хорошо, мамА! — воскликнула Груша.

— Для Платона хорошо, — кивнула графиня, — а вот нам… Насчет женихов после войны я тебе говорила. А теперь представь: блестящий полковник или статский советник при дворе, государь ему благоволит… Желающих породниться с ним в Петербурге найдется много. Не только графы, но и князья согласятся отдать за него дочерей, и с приданым не поскупятся. А кто мы? Провинциальные дворяне. Не бедные, но и не сказать, чтоб сильно богатые. Роду не великого — жалованные графы в первом поколении. В высшем свете Петербурга таковых не больно привечают. Отсюда вопрос: захочет ли Руцкий, вознесясь, с нами знаться?

— Зачем ты говоришь так, маменька? — шмыгнула носом Груша.

— Затем, чтобы не питала великих надежд, — жестко сказала графиня.

— Платон Сергеевич мне стихи прислал, — возразила дочь. — Ждать его просил.