Кровь на эполетах

— Сидите, господа! — махнул им подпоручик и сказал мне. — Разузнал о вас, господин капитан. Сегодня не примут, его величество занят. Велели приходить завтра к семи часам вечера. Светлейший князь Кутузов дает бал в честь дня рождения государя, вы приглашены. Бал начнется в восемь, вот до него и примут.

— Благодарю, господин подпоручик, — кивнул я и встал. — Не подскажете, где тут можно найти квартиру или снять комнату?

— С этим трудно, — покрутил головой Пущин. — В городе много войск, да еще из Петербурга понаехали, — он сморщился. — Гостиницы и постоялые дворы переполнены, за квартиры просят немыслимые деньги. Разве что в зачумленных домах, но я бы не рекомендовал.

Самой собой. Не хватало еще подцепить заразу. Чума в этом времени не лечится.

— Что же делать? — расстроился я. — Не в поле же ночевать?

— Если не боитесь тесноты, могу предложить разделить со мной комнату, — сказал Пущин. — Она невелика, но весьма уютная и теплая. Для меня честь приютить человека, убившего Бонапарта.

Ага, уже знает.

— Благодарю, — кивнул я. — Непременно воспользуюсь. Кстати, господа, предлагаю без чинов. Меня зовут Платон Сергеевич.

— Николай Николаевич, — улыбнулся Пущин.

— Каковы наши действия, Николай Николаевич?

— В шесть часов нас сменит караул Лейб-гвардии гренадерского полка, — сказал Пущин. — Охранять государя — великая честь, поэтому меняемся. До этого времени можно подождать здесь. Я прикажу подать чаю.

— У меня есть бренди, окорок, французские консервы, — поспешил я. — А вот хлеба нет, только сухари.

— Найдем, — улыбнулся Пущин и глянул на Толстого.

— Распоряжусь! — сказал тот, вскакивая.

— Прикажите заодно прислать моего денщика, — попросил я…

Посидели славно. Гвардейцы оказались нормальными людьми. То, что прапора передо мной титулами козыряли, так этот от смущения — за душой-то больше ничего нет. Весть о том, что в кордегардии гостит офицер, убивший Бонапарта, чудным образом разнеслась по дворцу, через час в нашей комнате было не продохнуть. Набежали незнакомые офицеры, они представлялись, жали мне руку и просили поведать подробности. Стол ломился от бутылок и яств, которых нанесли. Кушанья, как я понял, были из дворцовой кухни, наверное, кто-то из гостей имел к ней доступ. Ели и пили стоя, разместиться сидя не было возможности. У меня от такого пренебрежения к дисциплине на лоб глаза лезли. Офицеры караула (!) пьянствуют во время несения службы! Никого это, однако, не смущало, а я благоразумно промолчал — не мое дело.

Устав повторять одно и то же (при этом услыхавшие мой рассказ офицеры не уходили, оставаясь в комнате — новых подробностей, что ли ждали?) я предложил спеть. Этому удивились, но согласились. Пахом принес гитару.

— Героям Отечественной войны посвящается! — объявил я и тронул струны.

Вы, чьи широкие шинели

Напоминали паруса,

Чьи шпоры весело звенели

И голоса, и голоса.

Одним ожесточеньем воли

Вы брали сердце и скалу, —

Цари на каждом бранном поле

И на балу, и на балу…[5]

Летом этого года я пел эту песню в Смоленске, посвятив ее тогда героям Фридланда и Прейсиш-Эйлау. Теперь пришло настоящее время.

В одной невероятной скачке

Вы прожили свой краткий век…

И ваши кудри, ваши бачки

Засыпал снег, засыпал снег.

Я закончил петь, поставил гитару и достал часы.

— Без четверти шесть, господа. Кажется, вам, Николай Николаевич, пора на смену караула?

Офицеры поняли намек и стали расходиться. Спустя полчаса мы с Пущиным шли к его дому. Пешком. Лошади у подпоручика не оказалось, и я топал рядом из солидарности, ведя на поводу Каурку.

— У вас сегодня появилось много друзей, — сказал поручик. — Скажу честно: у нас не любят офицеров, которые перевелись в гвардию, не служив в ней изначально. У вас несколько иной случай, но все равно: новый полк, прежде бывший обычным егерским. Но теперь, когда вас узнали близко, никто слова худого не скажет.

— Все это хорошо, — вздохнул я. — Но где мне раздобыть бальный мундир? Все эти кюлоты, белые чулки, туфли? На полях сражений, сами понимаете, было не до танцев. Не подскажете?

— Даже не пытайтесь! — покрутил головой он. — Это Вильно, а не Петербург. Во-первых, отыскать практически невозможно. Во-вторых, коли и найдете, никаких денег не хватит купить. Дороговизна страшная[6].

М-да, пир во время чумы.

— Идите в сапогах, — продолжил Пущин. — Государь примет вас до бала. Вы из Действующей армии прибыли, а не из Петербурга. Танцевать не обязательно. К тому же сомневаюсь, что вас внесли в бальные карты, — засмеялся он. — У меня замечательная квартирная хозяйка, полька. Летом они радостно встречали Бонапарта, а сейчас в страхе не знают, как угодить. Она приведет в порядок ваш мундир, начистит сапоги, пострижет волосы. Будете выглядеть, как должно гвардейскому офицеру.

— Благодарю, Николай Николаевич! — сказал я. — Что бы без вас делал?

— Пустое! — махнул он рукой. — Любой на моем месте предложил бы такие услуги брату-гвардейцу.

* * *