Кровь на мантии. Документальный роман

– Ох, чуяло мое сердце недоброе! – скрежеща зубами и едва держась на ногах, каким-то не своим, охрипшим то ли с ночи, то ли от ставшей невыносимой давки голосом пробормотал Кузьма. – Чую, будут сегодня многим вместо подарков гробы да могилы!.. Держись, Иван!.. И если случится, что потеряем мы друг друга, пробирайся поближе к краю, к оцеплению. Там спасение. А подарки…

Да хрен бы с ними, с подарками! Жизнь, она дороже всяких подарков, хоша и такая нескладная, как у нас с тобой…

– Ты что это такое мелешь! Что нам с тобой сделается! Ведь мы, босота, в огне не горим и в воде не тонем, так что ты как хошь, а я отседова без подарочков не уйду. Костьми лягу, а свое заполучу!..

Долго мотались они так из конца в конец огромного поля во власти обезумевшей толпы, не в силах не то что противостоять этой людской стихии, но и просто пошевелить рукой. И вот одна из нахлынувших волн все же разъединила их, оторвала друг от друга. Кузьма что-то крикнул товарищу напоследок и скрылся из глаз. Иван ничего не смог разобрать сквозь вопли, стоны и рев все более озверевающей толпы.

Люди голосили, если могли, обменивались зуботычинами, а если не могли, в бессилии и отчаянной злобе плевали друг другу в лицо. Одни грязно ругались, другие молились и плакали. Мужья тщетно старались защитить своих жен. Женщины, стараясь спасти в этой давке своих малых детей, поднимали их над головами толпы, и те пробирались по плечам людей к краю поля, к спасительным кордонам полицейских и солдат. Однако чаще всего, не достигнув спасительной цели, обессилев, падали, проваливались под ноги толпе и там находили свой конец. Трещали кости…

Люди топтались в крови раздавленных ими же людей, тех, кто только что стоял рядом, но оказался слабее и, не выдержав давки и духоты, сник, потерял сознание, сполз вниз, тут же став безликой, растерзанной, раздавленной тысячами ног массой. «Люди ходили по людям, смешивали их с землей, до неузнаваемости уродовали сапогами их лица». И он, Иван, ощущал, как ноги его ступают по еще живым, трепещущим телам упавших, невольно добивая их. Его бил нервный озноб, но он ничего не мог поделать, «хочешь не хочешь – шевели ногами, поспевай и блуждай в этом дьявольском хороводе вместе со всеми».

Его взгляд упирался то в грубо сколоченные ларьки с наглухо закрытыми витринами, то в длинные серые некрашеные строения сараев с обещанными угощениями, то в столбы с недоступными призами на их вершинах – сапогами, расшитыми рубахами, гармошками и самоварами, то в зловеще позванивающие под напором толпы карусели с дурацкими деревянными лошадками. Но всем было не до того, тут сама смерть гуляла из конца в конец поля. Иван явственно ощущал ее дыхание у себя за спиной.

«Прав был Кузьма!» – подумал он. Где же теперь его товарищ? Жив ли, нет ли? Может, лежит сейчас где-то бездыханный и терзаемый, раздираемый в кровавые клочья толпой…

Вдруг в той стороне, где тянулись ряды палаток и ларьков, народ загомонил, зашумел. Море людей колыхнулось и хлынуло в ту сторону так неожиданно, что Иван еле устоял на ногах.

– Дают! Дают! – разнеслось по толпе. – Налегай, а то всем не хватит!..

«Видимо, из чувства самозащиты артельщики сами начали раздачу кружек и узелков на обе стороны сразу. Представленные самим себе, забытые теми, кто их посадил сюда, плененные толпою с обеих сторон, они, опасаясь за свою участь, стали кидать кружки во все стороны». И что тут началось!..

Давка стала еще сильней. Плотно спрессованная человеческая масса хлынула к палаткам, сметая все на своем пути, стариков, женщин и детей, под хруст сломанных ребер, раздавленных черепов, под предсмертные стоны и крики тех, кому не повезло, не хватило сил для того, чтобы выжить в этой безумной давке.

– Ой, убили! – заголосила баба. И смолкла, словно захлебнулась.

Буфетчики, совсем растерявшись, чтобы самим не погибнуть в этой устремившейся к ним толпе, решили бросать подарки как можно дальше, в самую гущу людей. И это усугубило трагедию. Люди в толпе стали драться за эти кульки, нещадно колотить друг друга, рвать волосы и выцарапывать глаза. Картина была жуткая.

С той стороны, где стояли палатки и ларьки, послышался скрежет и треск ломаемых досок. Это толпа, напирая, трупами припертых к деревянным строениям и раздавленных ею людей сносила хлипкие временные постройки. Не прошло и десяти минут, как ларьки и палатки были сметены. Люди, давя друг друга, бросились среди их обломков собирать оказавшиеся в грязи, под их ногами, среди все растущих груд мертвых тел подарки.

«Только бы не упасть в этой сумасшедшей давке! Только бы удержаться на ногах! – с ужасом думал Иван. – Иначе – конец! А так хочется еще пожить…»

Он обратил свой взгляд к небу, ввысь, к белым, неподвижным и таким спокойным облакам, к голубому, высокому небу.

«Господи! Помоги мне, грешному, выжить в этом безумии! Услышь молитву мою, спаси и сохрани недостойного раба Твоего!»

Сорвавшаяся с места и неудержимо хлынувшая к ларькам толпа несла туда же и Ивана. Он почувствовал, как ноги его оторвались от земли, как хрустнули ребра…