Кровь на шпорах

С детства мечтала то об одном, то о другом, то о третьем. Фантазии делали ее счастливее и будни радостнее. Теперь ее мечты жили на Западе, где-то там, на другой стороне…

Беглянка наморщила лоб, задумавшись, когда же у нее появился интерес к сильному полу. Думала… но так и не надумала. Хотя… наверное, тогда, когда она впервые ощутила на себе особенный взгляд отца. Признаться, он даже напугал ее. Папаша таращился с тем сладострастием, с каким голодный, сглатывая слюну, глядит на жареную перепелку. Потом… − Тереза улыбнулась, ей вспомнился седой почтальон, ныне покойный, частенько по вечеру заглядывавший в таверну на огонек.

Случилось, что однажды, чинно залив за воротник, он предолго не спускал глаз с дочки Антонио; а позже, когда она подошла рассчитать его, морщинистые пальцы старика пребольно ухватили ее за ягодицу.

Шло время, и Тереза с некоторым беспокойством и изумлением отмечала: подобные взгляды и проявления не столько бесили ее, сколь возбуждали, а подчас и приносили приятное, скрытое волнение.

«Если Господь Бог наградил тебя бабьими козырями, не дергайся! − вразумляла мать. − Два горошка на ложку не бывает. Либо ты горбатая и рябая, либо ходи в синяках».

Уж лучше второе, решила дочка и стойко терпела.

Глядя на звезды, девушка с удивлением отмечала, что случившаяся с ней метаморфоза в манере держаться, ко-гда находишься под прицелом мужских глаз, проявилась без какого-либо умысла; словно какая-то природная тайная сила, однажды пробудившись, искала выход; она прямила спину, зажигала глаза особливым блеском и бродила внутри беспокойным желанием. Еще три-четыре года назад Тереза не понимала, что происходит с ней, смутно улавливая ноющую потребность души и тела.

И вот недавно, увидев Диего, ощутив прикосновение его рук, она внезапно почувствовала пугающие загадкой, но пронзительные в своей свежести горячие токи. Они взбудоражили плоть, сняли пелену с глаз, заставили испытывать мгновенный трепет и душевное стеснение при одном только виде любимого.

Глава 20

Тереза насторожилась, когда перестала слышать баюкающее хрупание коня. Схватив лежащий у седла пистолет, она привстала на колено. Жеребец, забыв о траве, трепетал ноздрями, устремив свой взгляд в темноту. Мышцы напряглись под пепельным атласом шкуры. Девушка осторожно скинула одеяло, так, чтобы не испугать коня, быстро зашторила им сверху лунку, на дне которой еще виднелся тлеющий пурпур углей.

Тереза судорожно ухватила длинный конец повода, боясь потерять коня: без его быстрых ног на равнинах ожидала верная гибель.

Напряжение животного передалось и ей. Гулко билось сердце, левая рука дрожала, когда она наматывала на запястье ремень, правую оттягивал тяжелый пистолет.

Конь захрапел и шарахнулся в сторону, пугливо выворачивая глаз. Тереза едва не упала, с великим трудом сумев удержать его. Ладони стали холодными: во тьме определенно чувствовалось чье-то присутствие. Захлебываясь молитвой, с напряжением вслушиваясь в окружающий мрак, она не двигалась с места. Глаза лихорадочно обшаривали черные склоны покатых холмов, изучая каждое пятно, примечая любое изменение тени…

Там, впереди, ничто не показывалось, не шевелилось. Но девушка, всю жизнь прожив на глухой окраине Сан-Мартина, давно приучилась не доверять мнимому виду вещей… Как жалела теперь она, что поддалась своей слабости и после еды не перенесла ночлег в другое место. «Дура! Мне стоило спать в темноте, даже без этого крохотного огонька!»

Одно утешение − конь. Он проявлял способностей куда больше, чем всё его длинногривое племя. Выбирать лошадей и мулов ее отец умел на диво. Лошади, каких он от случая к случаю покупал на рынке, были потомством лучших степных кобылиц, покрытых арабскими скакунами. Оттого они и сочетали в себе сообразительность мавританской породы и природное чутье мустанга.

Тереза держалась за гриву, готовая в любой момент вскочить на спину жеребца. Тянулось время… Секунды раздувались в часы. Обкусанная луна на мгновение появлялась и тут же ныряла в аспидную шерсть туч. От напряжения в глазах девушки потемнело, на миг оборвалось дыхание. Луна вместе с альмендой скользнули куда-то вверх… Крепче схватившись за гриву, она с трудом устояла. Волна головокружения отхлынула, однако беглянку не отпустило ощущение, что совсем рядом притаилось нечто.

Загневился ветер, спутал волосы, дико затанцевал среди трав и камней, застонав, будто заблудшая душа. Она резко обернулась − пусто. И тут… где-то в необозримой дали с протяжным надрывом затрубил рог и скорбно отозвалась равнина: глухим эхом, тонущим в знобливой мгле.

Страх, безысходный до крика, переходящий в безумие, сковал плоть, которая коченела и превращалась в камень.

− Нет, нет! − шептали губы. Сырая рубаха прилипала к груди. Внезапно раздались звуки, похоже, исходившие из недр земли: тупые удары и уханье… их сменило змеистое шуршание, словно гигантская ночная тварь передвигала свое тяжистое, в складках тело.