Кровь над короной (СИ)

Впрочем, и сами петербуржские чиновники и служивый канцелярский люд с нескрываемой ехидцей поглядывали на смущенных коллег, которые явно были встревожены не на шутку. И смотрели напряженно за продолжением казни немигающими глазами кролика, которого собрался проглотить голодный удав. Эту толстую змеюку многие видели в зверинце, а после лицезрения кормежки долго отплевывались.

После того как злодеев «напоили» через «воронки», все наблюдали за корчами, пока тела затихли. И расходились с площади с разным настроением — большинство говорливое, обрадованное зрелищем, но немногие с бледными лицами, тихие, молчаливые, на не сгибающихся ногах.

А сегодня с утра генерал-прокурору сообщили, что среди чиновничьего люда прокатилось интересное высказывание — «не воруй, иначе «царской водки» отведаешь!»

— Не дай Боже, — припомнив увиденное зрелище, генерал-прокурор, борец с казнокрадством, машинально перекрестился…

Глава 3

Санкт-Петербург

Иоанн Антонович

утро 14 августа 1764 года

— Я вызвал вас, фельдмаршал, чтобы побеседовать о смысле бытия, — Иван Антонович усмехнулся, понимая, что его слова для собеседника могут сейчас показаться страшными — ибо в них тот мог уловить близкое дыхание неизбежной и неотвратимой смерти.

— И поблагодарить за то радушие, с которым, благодаря вашим инструкциям, познакомился в Шлиссельбургской крепости. В том самом «секретном каземате», куда меня перевели из Холмогор по вашему настоянию. Понимаю, началась война с Пруссией, и вы были обязаны предпринять все меры, чтобы «брауншвейгское семейство», и особенно я, как император, пусть свергнутый с престола, не представлял угрозы. Вот только восемь лет, проведенных в подземелье, мне особенно запомнились — и я знаю, кому ответить сторицей за то время.

«Что, проняло тебя до самой задницы?! Пот потек, вздохнуть и нагадить в штаны боишься?! То-то же, фельдмаршал, что войну никогда не видел и даже батальоном не командовал. Был один у тебя преемник, в страх знаменитых сталинских маршалов вгонял, сам такие же, как у них погоны со звездой носил. Ох, не Лаврентий ты, побелел изрядно — боишься меня. И правильно делаешь, Александр Иванович, прикажу удавить, и статьи под это дело генерал-прокурор подберет. Я ведь не сатрап, чтобы целого фельдмаршала и сенатора жизни лишать без суда и следствия. Ничего, сейчас я тебе такое скажу, что ты локти изгрызешь».

— Запомните, Александр Иванович — ставка на предательство и изменников никогда не оправдывается! И Петр Федорович, и Екатерина Алексеевна, по сути, предательство в той войне совершили, где русская армия победы одерживала. Ты на стороне Петра решил сыграть, а он струсил. Прощения у немки выпросил — а тебя, как шелудивого пса, за загривок взяли и за ворота выбросили. И знаешь, что я тебе скажу — свел бы с тобой старые счеты! Хотя я не злопамятный, но память на зло у меня отличная!

«А вот тебя сейчас проняло основательно. Ладно, усугублять ситуацию не стану, а то пот ручьями пошел, и личико белым стало, как мелованная бумага. Такой человек мне и нужен — жесткий, но послушный пес, что без команды грызть никого не станет».

— Дело прошлое, не стану я тебя казнить, но и в милости держать не буду. Понимаю, почему ты меня не приказал в тюрьме удавить, о том, памятуя, не стану месть вершить. Хочешь, живи, граф, и делай что хочешь. Но видно, что не старый ты, а почто от службы отлыниваешь? Вину, ведь, передо мной искупить надобно, али не желаешь императору, которому уже раз присягал, снова послужить верой и правдой?!

Иван Антонович пристально посмотрел на фельдмаршала Александра Ивановича Шувалова, что при царице Елизавете Петровне возглавлял долгие годы Тайную розыскных дел канцелярию. Еще не старый, 53-х лет всего, в паричке и расшитом золотыми позументами мужчина держался хорошо, глаза не бегали от ужаса, но страх чувствовал несомненно. Такого следовало вернуть на службу — одна тайная полиция хорошо, но жандармерия явная к ней в помощь еще лучше.

Но вначале следовало фельдмаршала хорошо напугать, и своего он добился — старшему Шувалову заметно поплохело пять дней тому назад, когда его обязали присутствовать на первой публичной казни. Такой намек многие сановники восприняли совершенно правильно и адекватно — молодой император не прежние правители, весь в бабку грозную царицу Анну Иоанновну, и кровь пролить не побоится.

— Государь, я готов вам преданно служить там, где вы решите! Готов в том поклясться перед Богом, а моя семья станет в том залогом!

«Смотришь прямо в глаза, взгляд не отводишь в сторону. Руки не подрагивают — понимаешь, что попала собака в колесо, пищи, но беги! Ладно, посчитаем, что проверку на вшивость прошел».

— Я вас не осуждаю за честную службу царице Елизавете Петровне. За интересы державы Российской радели, а одно это искупает часть ваших прегрешений, допущенных против меня лично. Так что служите мне честно — ибо я свои интересы, от Российской державы отличительные, не имею. А потому трудов предстоит много — и вы, граф, в них примите самое живое участие. Готовы, фельдмаршал, меня выслушать внимательно?