Кровь над короной

Иван Антонович устало вздохнул – всячески себе тайно аплодируя. Хорошо иметь дело с сознательными людьми, которые не на словах, а на деле любят свое отечество. А он их нещадно «припахал», так как ничего другого не оставалось, согласно афоризму Кузьмы Пруткова, в котором каждый приносит пользу только на своем месте. А он хоть и учитель, но от педагогики давно отошел, а тут маститые «зубры».

– Господа, я вижу, что у вас есть ко мне вопросы, – осторожно произнес Иван Антонович, решив сразу очертить границы, за которыми сможет «отсидеться» в глухой обороне. Судя по лицам приглашенных, вопросы у них имелись. Причем в большом числе – «придется мне, как пресловутому ужу под вилами вертеться».

– Государь, я трижды перечитал вашу программу, и, прошу простить, обратил внимание, что вы не пишете многие буквы. А также слова, которые не используются, а некоторые и не совсем понятны…

– Уважаемый Михайло Васильевич, как можно использовать букву, которая не произносится? Да и некоторые буквы совсем не нужны – они лишние. Как Приказы в прежней системе государственного управления, когда император Петр Алексеевич их функции передал в новообразованные коллегии. Так и с грамматикой он поступал. Можно вспомнить новое начертание букв взамен сложных прежних, что сделало написание и восприятие текста, особенно отпечатанного, более удобным.

Находясь в «секретном каземате» у меня как-то так вышло, что я стал упрощать текст непроизвольно, для своего удобства. Прошу простить, но такая грамматика впервые появилась еще при царе Петре Алексеевича. Только монарх ее не увидел. Ее составитель случайно попал в Преображенский приказ, к самому князю-кесарю Федору Юрьевичу Ромодановскому, и тот вынес свою резолюцию…

– Какую?

Спросил только Шувалов, а Бецкой с Ломоносовым переглянулись, люди опытные и старшие его по возрасту, они уже догадались об участи неизвестного им «новатора».

– «Выдрать кнутом, чтоб не умничал и советы непрошенные не давал», – грустно произнес Иван Антонович. Пусть приговор страшного князя-кесаря был по иному поводу, но в канву вполне вписывался. К тому же патриархи российской педагогики и науки восприняли «простодушный» ответ императора как легкий намек, и еще раз переглянулись, но уже втроем – Шувалов изрядно помрачнел.

Никритин решил тут же «соскочить» с темы, благо возникла пауза, и можно было уйти от неудобных вопросов. И в тоже время оставить надежду коллегам удовлетворить позднее их любопытство.

– Господа, я очень надеюсь на ваши труды во благо нашей державы. Двери моего кабинета всегда открыты для вас – я буду рад побеседовать со столь великими людьми как вы! Вы надежда России, в ваших руках ее будущее! Вашим делам и стремлениям будет оказана всяческая помощь, я сам готов учится у вас многому. Хотя, к сожалению, времени не хватает…

Намек был принят правильно – проводив поклонившихся ему посетителей взглядом, Иван Антонович нахмурился, возвращаясь к прежним делам. И пробормотал себе под нос:

– Лучший друг любого правителя – хорошо обустроенная тайная полиция! Генерал-аншеф Суворов хорош на своем месте, но мне нужна еще одна «контора», кроме Тайной Экспедиции. Благо директор для нее в чине фельдмаршальском имеется под рукою, находясь в горестной отставке. А потому не станем складывать яйца в одну корзину…

Глава 18

Мемель

Екатерина Алексеевна

утро 13 июля 1764 года

– Вы меня покидаете, барон?!

В голосе Екатерины Алексеевны слышалось бескрайнее удивление. И как относится к тому, что спутник, к которому она была признательна за спасение, так неожиданно с ней расстается.

– У меня, к сожалению, приказ, который я должен немедленно выполнить, – барон Остен-Сакен впервые предстал перед ней в кирасирском колете прусской армии.

Взгляд женщине сильно не понравился – обычно спокойный и насмешливый, он стал мятущимся. Полковник словно хотел ее о чем-то предупредить, но явно не решался это сделать, словно над ним нависла чужая воля. А может быть опасался чужих ушей – на палубе сновали матросы, готовя корабль к скорому отплытию в полдень. Только теперь под голштинским флагом, голландский убрали еще вчера вечером, сдернув как ненужную тряпку. Видимо, так и было – речь у команды была разноязыкой. Тут слышались все немецкие диалекты, звучали шведские и французские слова, а шкипер, ставший капитаном, говорил на английском, причем явно природном, но таком, который не используют в аристократических салонах.

– Может быть, вы хотите прогуляться по берегу, мадам, – барон склонился в поклоне, – тогда позвольте предложить вам опереться на мою руку. Нам с вами нужно встретить карету с вашим сыном.

– Благодарю вас, полковник, – Екатерина прекрасно понимала, что обращение к ней как «ваше величество» сейчас недопустимо – слишком велик риск опасности встречи доносчика, который за тридцать серебряных монет сразу сдаст ее первой ищейке генерала Суворова. Она прекрасно знала энергичную натуру фактического главы Тайной Экспедиции, и не сомневалась в том, что его люди сейчас начали объезжать все места в Курляндии и Литве, где только возможно ее появление.