Кровь Севера

Глава тридцать третья, в которой великий конунг воскресает из мертвых, а итальянцы узнают на практике, что такое — норманская клятва

На церемонии Крещения я не присутствовал («Жофруа де Мота» не пригласили), но говорят — было круто. А Ивар Рагнарссон в роли умирающего конунга оказался просто бесподобен. Я и не сомневался. Я видел, каков из Ивара лицедей. Любого изобразит: хоть бабку, хоть дедку, хоть огненного великана. А тут всего-то: собственного занедужившего папашу.

Рагнар, кстати, выразил недовольство. Конунг жабился. Дары, преподнесенные городской верхушке, были поистине королевские. Притом из личной копилки самого Рагнара. Можно бы и поскромнее. Понятное дело, всё обратно вернется. Ну а вдруг…

Но Ивар настоял. Мол, подарки должны быть — сверх всякой меры. Чтобы у графа с епископом просто башню снесло и всякий разум угас.

Словом, обряд прошел на «ура». Праздновали едва ли не круче, чем давеча — Рождество.

На пристани тоже кипела жизнь. Торговля шла бойко. Фрукты, мясцо, винишко, девочки… Победители франков были невероятно щедры. Так и сыпали златом-серебром. Переплачивали вдесятеро. Италийцы наверняка решили, что Бог решил сделать им роскошный рождественский подарок. И печалились лишь о том, что живут так далеко от норманских земель. Вот бы такую торговлю сделать системной!

Строго-настрого предупрежденные командирами викинги изображали белых и пушистых лохов. Не препятствовали беспардонной обдираловке, пальцем никого не трогали… Аж целый день.

А ближе к ночи грозный плач и басистые стенания дружным хором накрыли норманскую флотилию и береговой лагерь.

Не знаю, какие мысли роились в головах горожан, слушавших сей великий стон. Но к утру ситуация прояснилась.

И снова к городским властям отправилась делегация. Сообщить трагическую весть: умер великий конунг!

Довести до италийцев последнюю волю великого норманского короля выпало его выдающемуся сыну Хальфдану.

Воля была проста и конкретна.

Великий вождь северян, победитель франков и прочих, желал покоиться в соборе, где был крещен. Причем похоронить себя он завещал в доспехах и с личным оружием. Прочее же имущество конунга, всё его оружие, злато, серебро и т. п. будут пожертвованы Церкви.

Надо ли говорить, что власть светская и власть церковная отнеслись к последней воле покойного с неприкрытым интересом?

Тут ведь любое воображение пасует при попытке представить, каковы размеры этого личного имущества. Небось, весь валовый доход Европы легко спрячется в конунговых сундуках…

Через несколько часов после того, как италийская «таможня» дала добро, из нашего лагеря к городским воротам выступила торжественная процессия.

Во главе — гроб с телом «усопшего» Ивара.

«Покойник» лежал в гробу в полном боевом. Слева и справа вышагивали викинги, в парадных плащах и доспехах, но без оружия.

Даже тех крох здравого смысла, которые остались в разжиженных алчностью мозгах городской аристократии, хватило, чтобы не пускать в город кучу вооруженных норманов.

Подарки подарками, а все же — извините. Ограниченный контингент и никакого боевого железа!

Наши поартачились какое-то время — и согласились. Собственно, на большее и не рассчитывали.

Четыреста человек. Этого довольно. Остальные подождут снаружи.

Договорились. Избранная группа лиц (на этот раз я был в списках) выдвинулась к воротам. Я отдавал себе отчет: могут возникнуть проблемы. Во-первых, наша «делегация», пусть и без мечей на поясе, но сплошь в броне. Во-вторых, среди погребальных даров «покойника» — до хрена всякого оружия. Тут тебе и мечи «заморские булатные», и топоры с окованными в серебро деревяхами, и копья, само собой, в элитном исполнении…

Какое-то время нас разглядывали… Еще бы: денек солнечный, боевое железо так и сверкает…

К счастью сверкало не только железо. Дивно сияли цепи, браслеты, перстни и прочие украшения, уложенные в соответствующую тару горками, кучками, а иные, особо ценные и на персональных местах. Была здесь также посуда драгоценная, и разнообразные бытовые безделушки, вроде золотых гребней и заколок. Ну а самым главным «призом» был, естественно, покойник. Усопший лежал в гробу, облаченный в лучшую броню, с обнаженным мечом (стоимостью в двадцать марок серебра) и любимой секирой, изукрашенной резьбой и «усиленной» тонкой серебряной оковкой.

Несли гроб шестеро неслабых парней во главе с Бьёрном и Хальфданом Рагнарссонами. Следом за гробом, на отдельном «поддоне», транспортировали драгоценную (одного только золота — килограмма два) конскую сбрую. Любимую столовую посуду усопшего (тоже отдельно) волокли аж двое бойцов. Я и Тьёрви-хёвдинг.

Ну, сколько еще нам держать на весу этакую тяжесть? Хорошо — зима. А если бы лето? Тут весь потом изойдешь…

Я покосился на Тьёрви (этому — хоть бы что), потом — вверх, на мощные ворота и уходящие ввысь белые башни…

Да, не хотел бы я штурмовать это фортификационное сооружение.

Штурмовать не пришлось. Ворота открылись.