КРОВЬ СО ЛЬДОМ (СИ)

Смерть приводила её в ужас. Трупные черви, кажется, уже прогрызают гниющую плоть. Истерика топит берега самоконтроля.

— Тяжело дышать, – проговаривает неуверенно, переступая порог непроглядной темноты.

(«перестань перестань перестань всё хорошо всё в порядке»)

Рик, стоя позади, нащупывает выключатель на холодной стене.

— Может быть, – уклончиво.

Лампы загораются одна за одной, стройным рядом, становясь ярче с каждой секундой.

— Дай мне руку, – выпалила Скарлетт, встревоженно глядя на Баркера. Если он попытается убить её,

(«напряжение»)

она вырвет ему связки и воткнёт иглы в глаза. Скарлетт не позволит превратить себя в мерзотную гниль, Скарлетт выгрызет свою жизнь остро заточенными клыками.

Ричард умиротворённо вытягивает руку вперёд. Бери. Она сглатывает, когда фокусирует взгляд на просторной комнате с низкими потолками. Перед ней – пять укрытых брезентом объектов под шесть-семь футов высотой, что формой напоминают огромные коробки, в которых обычно упакованы детские куклы. Гилл выталкивает из лёгких воздух, кажущийся токсичным, и сжимает податливую ладонь Баркера, прикусывая язык.

Она не говорит ничего. Вокруг коробок, обтянутых тканью – столы, канистры из-под бензина, глубокие чаны, наполненные доверху непонятной жидкостью, средства для чистки труб, валяющиеся на земле едко-жёлтые резиновые перчатки, несколько респираторов и полиэтиленовые мешки. Краем глаза Скарлетт замечает блеск, а, повернув голову в сторону источника, видит, что под лампой блестит ножовка с алыми каплями на поверхности.

Гилл продолжает молчать, понимая, что всё это время была права. Что с коробками?

Рик неспешно подводит её к сооружениям, не произнося ни слова; он, похоже, не собирается объясняться. Низ живота болезненно тянет, пока ожидание разрывает цепочку пульса.

— Прежде, чем я покажу тебе, – бесстрастно проговаривает тот, не выпуская её руки из своей, – ты должна пообещать.

Скарлетт останавливается в шаге от одной из них:

— Я не даю пустых обещаний, – она качает головой с застывшим на лице непониманием.

— Именно поэтому ты должна дать настоящее.

С кончиков его пальцев – искры: спокойствие покрывает паутиной и проникает под кожу; один его взгляд захватывает в плен все чувства, и Гилл начинает ощущать, как странная лёгкость наполняет тело. Страхи, обжигавшие сердце, растворяются.

Всё, что существует сейчас – Ричард, чьи чёрные глаза смотрят на неё в упор, медленно подчиняя своей воле, она и комната, инструменты в которой заляпаны старой засохшей кровью. Прах паники развеян над морем безмятежности.

— Обещаешь? – голос врывается в затуманенную голову.

Скарлетт, как под гипнозом, смотрит ему в глаза:

— Обещаю, – проговаривает она, глотая свою непокорность.

Ричард стягивает брезент.

Сердце Скарлетт пропускает удары. Глаза расширяются, когда взору предстаёт толстое стекло, почти как у музейного экспоната; она не дышит, ведь то, что находится за ним, выбивает из лёгких весь воздух. Во рту пересохло за одно мгновение.

— Это… – обрывок фразы повисает в воздухе.

Тяжёлая ткань шумно приземляется на холодный бетон.

Рик молча кивает, следя за её движениями – рукав шёлкового платья задирается, когда кисть тянется вперёд. Он грызёт нижнюю губу, потирая подбородок тыльной стороной ладони, и наблюдает в мёртвой тишине, чувствуя, как постепенно превращается в комок изувеченных нервов. Пальцы Скарлетт прикасаются к стеклу; сама же она оборачивается.

В её глазах – арктический холод; вечная мерзлота в синей радужке, но и она начинает таять.

Ему не кажется: уголки сухих потрескавшихся губ медленно тянутся вверх, щёки приподнимаются вместе с ними, и даже возле глаз пролегли морщинки. Скарлетт улыбается искренне. Не скалит зубы и не ухмыляется колко, не брызжет фальшью, не пытается обмануть.

Его горло обволакивает теплом.

Скарлетт делает шаг вперёд, всматриваясь внимательнее, улыбаясь восторжённо, ведь в венах течёт восхищение, когда глаза скользят по залитому воском человеческому телу.

Девушка за стеклом – голая и безволосая, с опущенными веками, сидящая в неестественной позе; её рот открыт – выражение лица сохранилось даже после того, как его покрыли толстым слоем вещества. Её черты мягкие, почти как у ребёнка. На вид – не старше двадцати.

— Здесь нет кислорода, – Баркер стучит по стеклу, облизывая губы.

Живот наполняется порхающими бабочками, как это бывает при первой влюблённости, стоит только взглянуть на статую, некогда бывшую живой. Зрачки расширяются в неподдельном восторге. Дыхание становится слабым, голова кружится; Гилл ощущает, как в её душе, увитой вечным ночным мраком, распускаются бутоны цветов – нежные, словно фиалки и уязвимые, как первые подснежники. В её чутких ушах звенит голос истинной красоты, сочетающей в себе смертоносный мороз и первобытный ужас.

— Ты сделал это сам? – не веря собственным глазам, спрашивает она, не убирая руки.

Поза девушки – будто из детской книжки про русалок: одной рукой она тянулась к чему-то недосягаемому вдали, второй же упиралась в землю, согнув ноги в коленях.

Рик кивает.