Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

Родной Санек, пишу тебе наспех – в комнате холодно, нет электричества (уже 2‐й день) и свеча догорает. [Я до сих пор не могу собраться с мыслями и чувствами – после тех мучительных часов, которые нам пришлось пережить. Даже не имею сил, чтобы выругаться по адресу Анны Семеновны.]

Поздравляю тебя родной, с прошедшим днем207. Я выпила одна уже три рюмки вина за твое здоровье. Собираюсь осушить весь графин.

Энгельгардт привез мне последнюю американскую книгу по раку и нужно до вторника с ней ознакомиться. Отсутствие электричества просто катастрофично. Он был весьма любезен со мной, хотя я разговаривала весьма вяло. А сейчас не имею возможности ни почитать, ни подумать и все мое хозяйство в ужасном запущении.

[Санечек, родной, посылаю тебе перчатки, говорят, что они теплые. Хочу, чтоб собаченька не отморозила лапки.] Где ты, родной, живешь? Что у тебя нового? [Передай мой привет и благодарность Михаилу Марковичу208 – очень тронута его телеграммой. Пришли мне поскорей адрес Михаила Ивановича и Сиппер209 – я им сразу же отправлю письма.

Сегодня у Трувора не было обеда – керосин кончился, электроплитка не функционирует. Пришла домой в 8 ч. вечера. Трувор пил вино и кушал грибы. Что-то будет?! Скучаю без хозяина.

Мака! Амка! Амка!]

Нужно бежать на вокзал. Целую тебя и обнимаю крепко, крепко. Очень люблю [/люлю/. Трувор]

№ 289. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

26.ΧΙ.47 г.

Родная Наталинька,

мне было очень радостно слышать твой утренний трогательный голос весь еще повитый сном. Представляю себе мою родную девочку, теплую и сонную, кутающуюся в свой полинялый халатик и дрожащую от резкого ощущения пробуждения. Целую тебя, дорогая моя, любимая, бедная, верная и преданная. [Я на днях нашел изображение «маленького Трувора» с толстыми ручками и ножками и с таким упрямством в повороте головки… После разговора с тобой я немедленно поехал в лимитный магазин, чтобы поспеть к открытию, но увы, он сегодня закрыт, выходной день, поеду завтра. Так или иначе, но обещаю тебе в первой половине декабря прислать зимнее пальто. Мне больно и стыдно, что не удалось этого сделать раньше. Не печалься, доченька моя, перетерпи немного, я обязательно все сделаю в декабре.]

Какие у меня новости? Я целиком забит всяким тесом, лесом, фанерой, гвоздями, вагонами210. Конечно, все это я делаю не по собственному желанию. Но выхода иного нет. Раз уже эта возня необходима, то лучше не отравлять себе целого года медленно, а взяться за неприятное дело и завершить его враз. Никакой умственной деятельностью не занимаюсь. Николай Павлович о тебе спрашивает всякий раз. Он сравнительно бодр. Довольно интересно прошло свидание его с В. Д. Об этом я тебе написал целый рассказ и привезу его. Я все же надеюсь, что в конце декабря буду в Ленинграде, хотя теперь это делается все трудней и трудней. Предполагаю получить командировку в Вильнюс, где мне нужно посмотреть две рукописи XVI в., правленные с еврейского. Может быть, при сем что-нибудь организовать, чтобы поехать вдвоем.

Живу вообще очень тоскливо и одиноко. Душа тяжелая, а так как мысли имеют к ней прямое отношение, то и им не хватает сил, чтобы хоть невысоко взлететь с поверхности, – поэтому и не пишу: нельзя же писать, чтобы писать, а чувства хоть и живут, приютившись где-то в далеких глубинах и темных, но не смеют покинуть своего жилища – они просто отвыкают от света.

Пиши же мне ты, родная моя, пусть не будет этих пустот, ненужных и таких безотрадных. Не считайся со мной. Это плохой принцип: «око за око» и «зуб за зуб».

Целую, любимая

Твой всей душой

Саня.

№ 290. Н. В. Ельцина – А. И. Клибанову

30. XI. 47 г.

Родной Санек, получила твою фототелеграмму. Все эти дни я не могла писать тебе. Жизнь складывается из непрерывно сменяющихся радостей, огорчений, разочарований. Всю эту жизненную ношу мы несем каждый отдельно от другого. Разве так можно? Разве может искупить одинокое существование – радость наших кратких встреч. Тем более, ты знаешь, что даже в этих кратких встречах мы не принадлежим друг другу.

Несколько дней пролетают, и я снова стою на платформе и опять пустота, поезд вдали…

Бывают минуты в жизни человека, когда вдруг иначе все оцениваешь, – и у меня был такой момент, когда я остро почувствовала, что не могу жить так, желание быть с тобой неразлучно (все ведь так кратко) стало такой необходимостью, что закрыло все остальное и многое другое показалось мелким и второстепенным.

Как бы ни складывались объективно обстоятельства, ты помнишь справедливость слов Соловьева211 – . Я думаю, что вся линия нашей жизни была взята правильно. Ты знаешь, сколько душевных сил было истрачено и есть же плоды всех этих усилий. Они в твоей и моей работе и дальнейших научных планах, они в наших встречах с Ник. Павл., они в наших летних путешествиях и во многом другом.