Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

На службе тихо. [Шейнман203 ушел в отпуск. В конце месяца в отпуск уходит Бонч.] Вообще же настроение неважное. Была минута, когда показалось, что в лице В. Д. имеется какая-то внешняя опора, практическая и моральная. Но эта минута прошла, она казалась, а за ней не оказалось почти ничего. Среди окружающих В. Д. противоречий спасти его может только одно: искусство лавирования. Но это искусство требует всемерного напряжения нервов. Этих сил у В. Д. хватает теперь только для того, чтобы держать на поверхности свой собственный корабль. Правда, то и дело он наталкивается на камни, кое-где, местами дает течь, все глубже с годами становится осадка этого корабля. Надеюсь, он протащится столько, сколько ему уготовит судьба, но надо понять, что такому кораблю не до пассажиров. Вот почему мне хотя и бывает обидно, но я все понимаю и в конечном счете у меня нет по отношению к В. Д. слов осуждения. Просто он иссяк, а когда человек иссякает, то естественно, если показывается душевная мель (хуже если не мель, а мелочь!).

Еще раз: надеяться надо на самого себя, а чтобы большего достигнуть, надо ничего не бояться.

Любимая деточка, скоро будем вместе!

Саня.

№ 283. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

28.VII.47 г.

Родная Наталинька,

провел первые два дня в Москве. Снова то же самое. Как это все-таки утомительно – бездомность! Мечтаю хотя бы на месяц вырваться из этой обстановки. [Сообщили ли Розентали204, что-нибудь новое о львовских перспективах?]

Был в субботу у Вл. Дм. Опять-таки все одно и то же. Он заботится о себе самом, а обо мне, постольку, поскольку это совпадает с его собственными интересами. Он все же душевно не тонкий человек. Опыт жизненный, размах в работе, практическая энергия, природный ум, личная честность. Все кажется хорошо, а все-таки не получается главного: человека не получается. Часто я сопоставляю с ним в уме Н. П. У Н. П., конечно, нет такой огромной активности, выраженной во вне, да, может быть, и кое-каких других качеств, присущих В. Д., но у Н. П. имеется принципиальный критерий в жизни, огромная внутренняя собранность, которые делают его душевный мир неприступным для любого натиска, какой бы он ни был силы и откуда бы ни происходил. Я знаю, что В. Д. думает о своем будущем. Он собирает и хранит огромные материалы, связанные со своей долгой жизнью, – это полезно и нужно, кусок истории, весьма интересный и достойный долголетия. Но все эти груды архивов недостаточны, если под ними захотят скрыть свое настоящее, если многописанием захотят уверить потомство, что у автора имелась душа, тогда как, если она и имелась, то уже давно устала и склонилась и поступила на мелкую казенную службу. Нет, не хорошо. Я за многое благодарен В. Д., но общение с ним не обогатило ценностями мои представления о нравственном. Вообще же это очень сложный вопрос и, может быть, скоропалительно с моей стороны делать заключения без учета сложной совокупности биографических и исторических данных.

Вчера я ездил к Шейнману за город. Отдыхал. Но воздух меня утомил, а на обратном пути пришлось выстоять в поезде свыше часа в давке и духоте. Вернулся усталым. [С 1‐го я сговорился с Шейнманом, что буду приезжать к нему на дачу через день: мы будем чередоваться с ним на службе.]

Вот пока и все.

Ты сама понимаешь, что я очень волнуюсь за тебя. Ты все же очень еще слаба, Наталинька. Если к этому всему ты и сама за собой не следишь, то может случиться, что ты не соберешь сил ни для доклада, ни для поездки на юг.

Жду твоих писем, целую, начинаю считать остающиеся дни разлуки.

Твой Саня.

Посылаю письмо Ерошина.

№ 284. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

7.VIII.47 г.

Родная моя Наталинька,

не писал тебе потому, что был до головокружения занят служебной суетой. На следующий после отъезда Владимира Дмитриевича день мне было предложено ликвидировать музей вместе со штатами, имуществом и проч. Было бы очень скучно перечислить все хлопоты, которые пали на мои плечи: от переговоров с ЦК до устройства уборщиц включительно. Включение в Институт истории проводится весьма : состав включаемых регулируется всякими инстанциями, академическими и неакадемическими. Все это стоит огромных усилий, сопряжено с напряжением нервов, и выручает, кажется, одно только то, что я устал уставать. Во всей этой сутолоке, конечно, самым прискорбным является отсутствие Вл. Дм. Правда, я с ним уже связался, и он прислал письма и телеграммы, но это недостаточно полноценно. Тебя, вероятно, интересует моя судьба: Греков, у которого я был на даче, сказал мне, что мое положение совершенно прочно.