Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

Родной Санек, сегодня воскресенье – на улице сыро и холодно. Падает мокрый снег. Я весь день сидела в комнате, читала вслух кусок из Онегина и работала над ним. Кажется, что-то получается – ибо единственным барометром были жильцы – и их тронуло. Жду твоей критики и помощи. Сейчас ко мне должна прийти оттуда моя знакомая. Отчего от тебя нет ни писем, ни даже телеграфных строчек. У меня сегодня весь день артистическое вдохновение и я без тебя потому особенно тоскую. Ты меня любишь? Отчего от тебя ничего нет? Ты здоров?

Пиши чаще и приезжай скорее. Целую, родной, крепко, крепко.

Наташа.

Сейчас был твой телефонный звонок – но нас прервали…

№ 278. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

29 V.47 г

Родная Наталинька,

вчера говорил с тобой по телефону и не могу отделаться от давящего чувства, вызванного какой-то неясностью разговора и его упадочным духом. Что с тобой?

Я очень недоволен собой. Надо было мне настоять на том, чтобы в бытность мою в Ленинграде ты посетила еще раз Холдина196 и чтобы мы вместе с тобой приняли решение. Чем больше я думаю, тем все более склоняюсь к тому, что если этот процесс так и не разрешается сам по себе, то надо снять его оперативно и тем самым снять с сознания все, что на него давит. Вл. Дм., которому я говорил, очень категорически настаивает на таком решении. Если Холдин и Казанская (?) не имеют чего-нибудь против операции, то выясни с ними возможные сроки и немедленно дай мне знать, чтобы я был вместе с тобой все это время. Одного тебя прошу: безотлагательного обращения к врачам. [Я остановился пока у Анны Осиповны, главным образом потому, что Лазаревич197 болен. Как только он выздоровеет, я перееду к нему. Он меня приглашает.]

…Вообще же нового ничего. Человек, через которого я вел переговоры о комнате, владелица которой уезжает в сентябре на два года, сейчас тоже болен. Когда он выздоровеет, я возобновлю переговоры. На Вл. Дм. у меня мало надежды: вряд ли с его помощью я получу комнату. Попробую поговорить с Грековым198. 5‐го июня буду делать в Институте истории доклад, который мне так и не удалось прочесть в Ленинграде. Напишу тебе, как он пройдет. Начал выяснять возможность получения путевок в санаторий. В этом году Академия открыла санаторий в Абрамцево, и я знаю, что тебе хотелось бы там пожить. Но если удастся получить путевки, то, вероятно, только на сентябрь. (Кстати, отпуск мой уже назначен на август и сентябрь). Так что в августе мы с тобой, если все будет хорошо, отправимся в Одессу, а оттуда либо поедем экскурсировать на Карпаты, либо же, если это окажется сопряженным с чрезмерными трудностями, поедем пароходом по Черному морю, по Крымскому и Кавказскому побережью – это как-никак тоже сулит много впечатлений и радостей. Только не укачает ли Черное море моего ребенка?

Любимая моя Наталинька, еще раз говорю тебе: эта наша разлука – последняя. Мы будем с осени вместе, чего бы это ни стоило. Будем налаживать нашу жизнь, так, как это полагается. Мы найдем еще наше счастье – оно всегда в новых и новых поисках. Целую тебя, не оставляй меня своими письмами. Очень жду тебя ко дню твоего рождения и непременно подыщу тебе какой-нибудь хороший подарок.

Целую и жду.

Саня.

№ 279. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

18 июня 1947 г.

Родная Наталинька,

весь день сегодня был с тобой. Считал часы и воображал, как ты подъезжаешь к Ленинграду; как идешь домой, как входишь в нашу комнату после пятидневного перерыва, варишь себе яички на обед, звонишь к знакомым, в лабораторию. Сейчас без пяти минут двенадцать ночи. Ты, устав после дороги, наверно уже забралась в свою постельку, спряталась под одеяло и мгновенно уснула: [нервы дышат сном.] Родная моя, я благословляю твой покой, нежно целую тебя, твой лобик, слушаю твое дыхание и слышу его здесь, вдалеке.