Кровь среди лета

Ребекка сделала шаг в сторону причала. Лодка качнулась. На мгновение Монсу показалось, что она хочет выйти из нее и похлопать его по плечу. Это было бы очень приятно.

— Протрезвею? Я? Это… невероятно!

Ребекка поставила ногу на пирс и оттолкнулась от берега. Веннгрену пришло в голову придержать лодку рукой, но он представил со стороны, как будет держаться за нос, пока не упадет в воду. Ни дать ни взять дядюшка Мелькер![9]

Лодка отчалила.

— Так поезжай в Кируну! — закричал Монс вслед Ребекке, уже не заботясь о том, что его все слышат. — Делай что хочешь, мне наплевать!

Лодка исчезла в темноте. До Веннгрена доносился плеск воды и скрип весел в уключинах. Но голос Ребекки как будто звучал совсем рядом и даже громче, чем раньше:

— Скажи мне, что такое может быть хуже всего этого!

Он узнал этот тон: именно так разговаривала с ним Маделене, когда они ссорились. Сначала она будто закипала от сдерживаемого гнева, а он пытался понять, что же сделал не так на этот раз. Обстановка накалялась, и тогда появлялся этот голос, вот-вот готовый перейти в плач. А потом наступало время прощения, если только он соглашался остаться козлом отпущения. По сценарию, который они разработали вместе, ему отводилась роль большого негодяя, а ей — невинного ребенка, ищущего утешения на его груди.

А Ребекка?.. Монс все еще подыскивал слова, которые нужно было прокричать ей вдогонку, пока скрип уключин не смолк вдалеке. Поздно.

Черт с ней! В любом случае она все забудет.

Внезапно рядом с ним появилась Улла Карле, одна из двух женщин в числе совладельцев бюро, и поинтересовалась, что случилось.

— Не надо! — Он умоляюще посмотрел на нее и направился к бару под открытым небом, манящему гирляндами из разноцветных фонариков.

5 сентября, вторник

~~~

Инспектор криминальной полиции Свен-Эрик Стольнакке вел машину из Фьелльнеса в Кируну. Под колесами автомобиля шуршала галька, сзади висело облако пыли. У поворота на трассу Никкавеген с левой стороны дороги на фоне неба обозначилась голубая вершина горы Кебнекайсе.

«Странно, но я никогда не чувствую себя уставшим», — подумал Стольнакке.

Он перешагнул пятидесятилетний рубеж, но его по-прежнему очаровывала смена времен года в природе. Он чувствовал свежий осенний воздух, спускающийся в низину с высокогорных лугов, а весной радовался возвращению солнца и слушал, как стучат по крыше первые дождевые капли. Он любил ледоход. Но с годами времени не хватало все больше. Теперь нужно было брать недельный отпуск только ради того, чтобы сидеть и наслаждаться природой.

«То же с отцом», — вспомнил он.

В последний, пятидесятый год своей жизни отец без конца повторял одну и ту же песню: «Я больше никогда не увижу лета. До следующей осени я не доживу».

Похоже, именно это пугало его в смерти больше всего: никогда больше не видеть ярких осенних красок, летнего солнца, весны; что смена времен года на земле продолжится и когда его не будет.

Свен-Эрик покосился на часы. Половина второго. До встречи с прокурором оставалось полчаса. Он еще успеет заскочить в кафе Анни и перехватить бутерброд.

Он знал, чего хочет прокурор. Вот уже три месяца как убита Мильдред Нильссон, а они до сих пор так никуда и не продвинулись в расследовании. И это не дает прокурору покоя. А кто виноват?

Стольнакке механически нажал на педаль. Неплохо было бы посоветоваться с Анной-Марией Меллой, руководителем его группы. Она находилась в декретном отпуске, и Свен-Эрик замещал ее. Он не хотел беспокоить ее дома, это выглядело бы странно. Они тесно общались, но только по службе. Он скучал по ней, но навестил только однажды, когда уже родился мальчик. Несколько раз Анна-Мария заходила в полицейский участок, но ее тут же окружали женщины, среди которых он чувствовал себя лишним. Отпуск должен был закончиться в середине января.

Они искали свидетелей. Кто-то же должен бы что-нибудь заметить! В Юккас-ярви, где женщину нашли повешенной на органных хорах, в Пойкки-ярви, где жила Мильдред. Напрасно. Потом они обошли местных жителей еще раз — и снова ничего. Странно. Ее убили возле здания краеведческого клуба, у реки, на открытом месте. Потом преступник перетащил тело в церковь. Разумеется, все случилось ночью. Но ведь было светло как днем.