Кровь среди лета

Мильдред по-прежнему не жалела своего мужа, и это раздражало его. Она была злой, но не в том смысле, что имела дурные намерения. Мильдред ранила его душу. «Если ты останешься со мной, я буду рада, — говорила она ему при жизни. — Но ты взрослый человек и сам выбираешь свою дорогу».

Он и раньше часто размышлял, так ли уж она права? Как можно быть такой бескомпромиссной? Эрик остался с ней до конца. Разумеется, он выбрал сам. Но разве любовь не предполагает взаимных уступок?

Сейчас она опустила глаза. Эрик не смел думать о детях, потому что тогда она исчезла бы. Как и раньше, ему следовало держать себя в руках. За окнами кухни совсем стемнело.

Это она не хотела детей. Он чувствовал это еще в первые годы супружества, когда лежал рядом с ней в постели. Вечером или ночью, она никогда не выключала лампу. Он замечал по ее лицу, как неприятны ей его ласки. Потом все произошло само собой: она охладела к нему, а он боялся к ней приблизиться. Иногда Эрик не выдерживал, и они ругались. Он жаловался, что Мильдред его не любит, что работа для нее все, что он хочет детей. И она разводила руками: «Что я могу сделать для тебя? Если ты не счастлив, уходи». «Куда? К кому?» — спрашивал он в свою очередь. Но каждый раз буря стихала, жизнь продолжала идти своим чередом, и ему снова становилось хорошо.

Сейчас Мильдред сидела, упершись в стол острыми локтями и в задумчивости постукивая указательным пальцем по лакированной поверхности. Такой она бывала каждый раз, когда в голову ей приходила какая-нибудь идея и она погружалась в свои мысли.

Эрик привык для нее готовить. Когда Мильдред поздно возвращалась с работы, он вынимал из морозилки покрытую пластиковой пленкой тарелку и ставил ее в микроволновку. А потом смотрел, как Мильдред ела. Эрик набирал ей ванну. Ему не нравилась привычка жены накручивать волосы на палец. «Ты полысеешь», — предупреждал он ее.

А теперь Эрик не знал, что ему говорить или делать. Он хотел спросить Мильдред, каково там, откуда она пришла. «Я не знаю, — отвечала она. — Но внутри меня будто сквозняк».

Эрик понимал: не стоит об этом спрашивать. «Но ведь ты здесь, потому что тебе что-то от меня надо», — думал он. И его снова охватил страх, что она исчезнет. Пуфф — и все.

«Помоги мне, — попросил он Мильдред. — Помоги выбраться отсюда».

Она видела, что он злится оттого, что не может справиться сам. Эта скрытая ненависть — вечный спутник несамостоятельности и зависимости. Но она молчала, а потом встала и прижала его голову к своей груди.

«Нам пора», — сказала Мильдред.

В четверть восьмого он последний раз закрыл за собой двери дома священника. Все, что он взял с собой, уместилось в пластиковом пакете. Один из соседей, сдвинув занавеску, с любопытством наблюдал, как Эрик закидывал свои пожитки на заднее сиденье машины.

Мильдред села рядом с ним впереди. Машина выехала за ворота — и с души Эрика будто упал камень. Он вспомнил то лето, когда они поженились, когда вместе колесили по Ирландии. А Мильдред улыбалась рядом с ним.

Эрик остановил автомобиль рядом с кафе Мике, чтобы отдать ключи той самой Ребекке Мартинссон.

К его удивлению, она стояла на пороге с мобильным телефоном в опущенной руке. Завидев Эрика, Ребекка будто захотела убежать. Он приблизился к ней осторожно, словно боясь спугнуть, и посмотрел ей в глаза почти умоляюще.

— Я решил отдать вам ключи от дома священника, — сказал он, — чтобы вы могли передать их пастору вместе с ключами от сейфа Мильдред. Скажите ему, что я съехал.

Ребекка молча взяла связку. Она не спросила ни о мебели, ни о вещах, так и стояла: в одной руке мобильник, в другой ключи. Эрик чего-то ждал, будто хотел заговорить с ней. Может, попросить прощения или обнять ее и погладить по голове.

Но тут Мильдред вышла из машины и позвала его.

«Эрик! — закричала она. — Не беспокойся, о ней есть кому позаботиться!»

Он повернулся и направился к автомобилю.

Стоило ему сесть на водительское место — и тоска, охватившая его при виде Ребекки, развеялась. Впереди лежала дорога в город, предстояла темная и полная опасностей ночь. Мильдред сидела рядом. Он остановил машину возле отеля «Феррум».

— Я простил тебя, — сказал он жене.

Мильдред слегка покачала головой, глядя на свои колени.

— Я не просила у тебя прощения, — ответила она.

~~~

В два часа ночи Ребекка Мартинссон еще не спала.

Любопытство разрасталось в ней, словно плющ, оно пустило корни в ее сердце, посылая свои отростки, как метастазы, во все части тела, обвилось вокруг ребер, плотно, будто коконом, покрывая грудную клетку.

Сейчас, проснувшись среди осенней ночи, она чувствовала его непреодолимую силу. В кафе все стихло. О железную крышу летнего домика яростно стучала ветка. Луна была почти полная. В ее проникающем в комнату мертвенно-бледном свете блестела связка ключей на сосновой столешнице.

Ребекка встала с постели и оделась. Ей не нужно было зажигать лампу. Она посмотрела на часы и вспомнила Анну-Марию Меллу. Ей нравилась эта женщина-полицейский: она всегда стояла за справедливость.