Кровь среди лета

Ребекка вышла на улицу. Сильный ветер раскачивал березы и рябины, заставляя сосновые стволы скрипеть и трещать. Ребекка села в машину и включила мотор.

Она вышла на кладбище, это было совсем недалеко.

Ребекка быстро нашла могилу Нильссон. На ней лежало много цветов: розы, вереск. А рядом чернело место, оставленное для ее мужа.

«Она родилась в том же году, что и мама, — подумала Ребекка. — В ноябре маме исполнилось бы пятьдесят пять».

Вокруг стояла тишина, но в ушах Ребекки гудел ветер. Еще некоторое время она смотрела на надгробие, а потом возвратилась к машине, припаркованной у стены. И, только захлопнув за собой дверцу, Ребекка погрузилась в безмолвие.

«Чего ты ждала? — спрашивала она себя. — Что Мильдред встанет из могилы, чтобы открыть тебе свою тайну? Это было бы здорово, но, в конце концов, это ее личное дело».

Итак, пастору нужны ключи от сейфа Мильдред. Что же в нем такое хранится? Почему никто не рассказал о нем полиции? Ребекка должна была передать им ключи, но так, чтобы они не поняли, что это сделала именно она.

«Впрочем, какая разница? — подумала она. — Кто может принудить меня утаивать ключи от полиции?»

~~~

Инспектор Анна-Мария Мелла проснулась среди ночи. Это все кофе. Когда она пила его слишком поздно, то всегда просыпалась и потом ворочалась с боку на бок, не в силах заснуть. Иногда она поднималась с постели. Ей нравилось бродить по дому в это время, когда все спят. Анна-Мария могла слушать на кухне радио, попивая отвар ромашки, гладить белье или делать что-нибудь еще, погрузившись в свои мысли.

Сейчас она спустилась в подвал и включила утюг. Она вспомнила разговор с мужем убитой Мильдред Нильссон.

Эрик Нильссон: Сядем здесь, на кухне, чтобы видеть из окна ваш автомобиль.

Анна-Мария: Зачем?

Эрик Нильссон: Наши гости обычно парковались внизу, у кафе, или, во всяком случае, не так близко к этому дому. Боялись, что кто-нибудь продырявит шины, поцарапает лак или сделает еще что-нибудь в этом роде.

Анна-Мария: Да?

Эрик Нильссон: Теперь особенно бояться нечего, но год назад такое случалось часто.

Анна-Мария: Вы заявляли в полицию?

Эрик Нильссон: Бесполезно. Даже когда мы знали, кто сделал это, у нас не было ни доказательств, ни свидетелей. Люди боялись, что в отместку злоумышленник может в следующий раз поджечь их сарай.

Анна-Мария: А что, кто-то поджигал ваш?

Эрик Нильссон: Да, был здесь один… Мы думали, что это он, во всяком случае. От него ушла жена и одно время жила здесь, в доме священника.

«Эрик Нильссон имел прекрасную возможность надавить на меня, но он ею не воспользовался, — с удовлетворением подумала Анна-Мария. — Он мог бы разозлиться, повысить голос, посетовать на плохую работу полиции и в конце концов обвинить нас в смерти своей жены».

Она разглядывала рубашку Роберта. «Боже мой, до чего потертые манжеты!» Из-под утюга шел пар, распространяя приятный запах свежевыглаженной хлопчатобумажной ткани.

Эрик умел говорить с женщинами, это было видно. Иногда она, возможно, отвечала на его вопросы слишком подробно. Но вовсе не для того, чтобы завоевать его доверие, а потому, что он сумел завоевать ее. Например, когда Эрик спросил о детях. Было видно, что он имел с ними дело. Он спросил Анну-Марию, понимает ли Густав слово «нет».

Анна-Мария: Все зависит от того, кто говорит. Если это слово произношу я, он не понимает.

Эрик Нильссон рассмеялся, но вскоре его лицо снова стало серьезным.

Анна-Мария: У вас большой дом.

Эрик Нильссон (вздыхая): Собственно, он никогда не был нашим домом в полном смысле этого слова. Служебное помещение и отель для бесприютных женщин.

Анна-Мария: Но сейчас здесь никого нет.

Эрик Нильссон: Да, активистки из «Магдалины» боятся сплетен. Сами понимаете: вдовец, одинокие женщины… Здесь я согласен с ними.

Анна-Мария: Могу ли я задать вам один личный вопрос? Вы ладили со своей женой?

Эрик Нильссон: Вам действительно так нужно это знать?

Анна-Мария кивнула.

Эрик Нильссон: Хорошо. Я бесконечно уважал Мильдред.

Анна-Мария кивнула еще раз.

Эрик Нильссон: Она была необычной женщиной и редким священником. В ней чувствовалась какая-то… сила. Она верила, что призвана сюда, в Кируну, свыше.

Анна-Мария: Откуда она родом?

Эрик Нильссон: Она родилась под Упсалой в семье пастора. Мы познакомились в университете, где я изучал физику. Мильдред сразу сказала мне, что ненавидит равнодушие и умеренность. В критической ситуации человек скорее обратится к психологу, чем к священнику. Она говорила слишком много и быстро, была одержима своими идеями и походила на сумасшедшую. Конечно, я хотел, чтобы Мильдред стала спокойнее. Но… (тут он развел руками и вздохнул). Когда уходит такой человек, это большая потеря для всех.