Кровь времени

Азим вновь остался в одиночестве. Его мысли переключались с одного предмета на другой и наконец остановились на Мэтсоне. Тот не верил в сверхъестественное; отрицал эту гипотезу, пусть даже в ее пользу имелись два достаточно внятных свидетельства очевидцев. Среди полицейских Каира англичанин пользовался не слишком хорошей репутацией. Работал один, а если все же приходилось вести совместное расследование, не делился с коллегами информацией: плохой напарник, но великолепный детектив. Его профессиональная слава открывала перед ним все двери, или почти все. Говорили о его «таинственной» личной жизни. Азим, которому приоткрылись некоторые подробности, предпочел бы, скорее, термин «скрываемая». Мэтсон не делился ни с кем подробностями ни своей работы, ни личной жизни. Подобно раненым зверям, он готов был защищаться с неистовой яростью и при этом хотел только одного — чтобы его просто оставили в покое, дали зализать раны, в этом случае в первую очередь сердечные. Да, если хорошо подумать, Мэтсон…

Азим вдруг резко вскочил на ноги: вдалеке бешено двигался взад-вперед зажженный фонарь… Движения настолько резкие, что пламя почти погасло: тот, кто зажег сигнальный огонь, явно был до смерти напуган. И этот человек не просто подавал сигнал, нет — он отчаянно звал на помощь.

32

Марион оторвала глаза от книги: мгла закрыла солнце, и Рыцарский зал погрузился в сумерки. Из-за колонны тени становились еще более густыми, скрадывались очертания комнаты. Еще бы несколько факелов на стены — и поверишь, что вернулся в Средневековье. В течение первого часа Марион слышала пение мессы, которое доносилось из церкви; звуки хорала только усиливали впечатление, что пребываешь вне реального мира. Теперь осталось слушать, как беснуется шторм, постоянно пытается проникнуть внутрь через окно у нее за спиной, с завыванием бьется в стекло… Каждый новый удар заставлял Марион подпрыгивать от испуга.

Время от времени ветер с протяжными, пронзительными стонами принимался бродить по каменным коридорам, от одной двери к другой; бился в агонии на лестницах и в конце концов погибал где-то в глубинах аббатства. Марион перерыла рюкзак в поисках печений, которые взяла с собой; съела их не спеша, наслаждаясь каждым кусочком.

Ее чрезвычайно растрогало признание Джереми о случившемся во время войны. В голову ей приходили похожие мысли относительно природы и сущности зла. Рассказ о наблюдении Азима и его команды за улочками Каира тоже взволновал Марион до глубины души. В ходе расследования сложилась захватывающая коллизия: в то время как один детектив преследовал зло, другой пытался понять его природу.

Марион прошлась под погруженными во мрак стрельчатыми арками — от ближайшего камина до приподнятого над уровнем пола промежутка в южной части зала. Представила, как все это выглядело в далеком прошлом: высокие гобелены сохраняли тепло и разделяли зал на маленькие изолированные комнаты; пламя жарко пылало в каминах; монахи, склонившись над пюпитрами, рисовали миниатюры на плохо гнущихся листах пергамента. Запах восковых свечей пронизывал, должно быть, каждую комнатку и впитывался в ковры, устилавшие пол. Свет казался, наверное, огромным живым созданием — полз по гобеленам, струился по сводчатым потолкам; призрачная его шкура переливалась черными и золотистыми пятнами, как у леопарда… Марион почти слышала, как перья скрипят по пергаменту, позвякивают чернильницы, чуть слышно шелестят рукава по поверхности деревянных столов, иногда грохочут отодвигаемые стулья… Проскользнув между холодными колоннами, женщина вернулась к окну. Мало-помалу призрачные фигуры испарились, от них остались лишь влажные серые сумерки.

Сделав несколько глотков воды из бутылки, Марион засунула ее обратно в рюкзак и залюбовалась пейзажем. Деревья внизу опасно раскачивались, ветви сталкивались друг с другом, грозя сломаться. Кустарники пригнулись к самой земле под губительным дыханием ветра. Воздух был полон дождевых струй, несущихся практически параллельно земле. С этой высоты казалось, что море смешалось с небом. Вихри водяных капель взлетали и падали со всех сторон, иногда сталкиваясь и взрываясь тучами брызг.

Впечатленная этим спектаклем, Марион шумно вдохнула и вновь обратилась к книге, предоставив аббатству самому разбираться с природой и временем. Открыла еще раз главу об Азиме, помещенную автором в самый конец дневника.