Кровь времени

Ясно представляю, как Азим бежит по еще теплой мостовой, один среди звездной ночи, выбегает на утоптанную землю безвестных улочек, группируется перед каждым виражом, чтобы проскочить его побыстрее, в самый последний момент перепрыгивает через кучи мусора, неожиданно возникающие на его пути. Приблизившись к сектору, откуда наблюдатель зажженным фонарем подал сигнал тревоги, Азим, без сомнения, замедляет бег, старается восстановить сбитое дыхание и двигаться как можно бесшумнее. Он должен соблюдать осторожность — ведь он выслеживает гул… Сознание разрывается между суевериями предков и рационалистическими представлениями, которые вдолбили ему в голову нанятые колониальной администрацией учителя. Для разума каирца это противоречие, наверное, очень серьезно. Что же в конце концов ожидает его впереди? Настоящий демон или душевнобольной человек? Тяжесть револьвера на этот раз вряд ли придавала ему храбрости. Азим собирался…

Марион прервала чтение: дверь в приподнятом над полом проходе открылась, на возвышении показалась фигура в капюшоне, двинулась в глубь зала, окидывая его взглядом, и неожиданно остановилась и повернулась к Марион. Капюшон упал. Брат Жиль опустил дряблые руки на металлические перила и взглянул ей в лицо.

— А, это вы… — наконец проговорил он без всякого воодушевления.

— Добрый день.

— Вы не должны находиться здесь — буря в самом разгаре. Вам следует оставаться у себя в комнате.

Марион как можно незаметнее подтянула к себе плащ, чтобы прикрыть им дневник. Заметил ли монах книгу в черной обложке?

— Ну… мне хотелось насладиться здешней обстановкой, — объяснила она.

— Вы выбрали для этого неподходящий момент. И впредь, собираясь посетить аббатство, найдите сопровождающего.

Марион предъявила внушительную связку ключей, переданную ей братом Сержем, и вызывающе заявила, потряхивая ими:

— У меня есть сопровождающие! Это немного терпения, ключи, которыми можно открыть все двери, плюс масса времени, имеющаяся в моем распоряжении.

Она торжествовала: брат Жиль, казалось, готов был взорваться от ярости. Он пронзил ее пылающим взором.

— Тогда не жалуйтесь, если потеряетесь или схватите насморк… — И добавил еще что-то сквозь зубы, но Марион не удалось расслышать его слова.

Монах развернулся и покинул зал, оставив дверь настежь открытой.

— Старый глупец, — прошептала она ему вслед и вытащила дневник, надеясь, что монах его не заметил. На каком именно месте она остановилась? Итак, Азим… сигнал… гул… Это здесь… Да-да, вот — гул!

33

Азим мчался по улочкам со всех ног, кожаные подошвы стучали по камням мостовой, шлепали по утоптанной почве. Перед каждым более или менее крутым виражом он пригибался к земле, понижая центр тяжести. Несмотря на это, иногда терял равновесие, но в последний момент отталкивался рукой или плечом от стены здания и все-таки выскакивал в следующую улочку. Темнота только усложняла его задачу: на бегу не разглядишь ямы, груды мусора и крупные предметы, преграждавшие путь. Много раз Азим спотыкался о неожиданное препятствие — и все-таки ухитрялся не упасть. Приблизившись к дому, с крыши которого был подан сигнал, он сбавил скорость: надо двигаться бесшумнее. Помимо достоинств, у его плана имелись и недостатки: снизу сигнал невозможно было увидеть; Азим не знал, находится ли наблюдатель по-прежнему на посту, горит его сигнальный фонарь или уже нет.

Осталось пересечь последний перекресток; он двинулся вдоль стены, пытаясь восстановить сбитое дыхание. В десяти метрах от него зиял темнотой проход, куда ему предстояло войти. Азим вытер тыльной стороной ладони пот с лица и погладил рукоятку револьвера. Однако в прикосновении к оружию теперь не было ничего волшебного, ничего, что внушило бы бодрость, — как-никак полицейский шел по следу гул.