Кровь звёзд. Мутанты

— Он предъявил мысленный образ больного. — Ему следует сделать укол, да и на других буйнопомешанных надо посмотреть.

Но сразу он не ушел.

Гобсон внимательно смотрел в окно.

— Вот идет последний. Все мы теперь здесь. В Секвойе остались лишь параноики и нетелепаты.

Бюркхалтер спросил с тревогой в голосе:

— Вы нашли выход?

— Даже если бы и нашел, я не смог бы вам сказать об этом. Не забывайте, что параноики могут читать ваши мысли.

Очевидно, он имел в виду Барбару Пелл, о которой подумал Бюркхалтер. Та скорее всего пряталась где-нибудь на электростанции. Какое-то неясное чувство стеснило грудь Бюркхалтера, и он поймал на себе пристальный взгляд Гобсона.

— Мы все не являемся добровольцами, — сказал Немой.

— Вас никто не просит в это вмешиваться. Да и меня тоже. Но с момента своего рождения каждый Лысоголовый готов к выполнению опасных задач, готов быть в рядах борцов. Случилось так, что взрыв возмущения произошел здесь.

— Это должно было где-то начаться, рано или поздно.

— Правильно. Но Немым быть тоже нелегко. Мы отрезаны от других. Мы не можем участвовать в ваших встречах. Мы можем свободно общаться лишь с другими Немыми. И мы никогда не можем уйти на покой.

Никогда ни один Немой не признался бы в том, что он носит шлем.

— Я думаю, что ваша мутация произошла намного раньше нашей, — сказал Бюркхалтер.

— Но мы должны платить за то, что имеем. Бомбы в каком-то смысле являются плодами знаний. Если бы в бомбах не использовалась энергия атома, то телепатическая мутация появилась бы в тот момент, когда планета созрела для того, чтобы ее принять… Не знаю, верно ли все это, но тогда мы бы не оказались в столь ужасном положении.

— Вся вина лежит на параноиках, — сказал Бюркхалтер. — И в какой-то степени… на мне.

— На вас? Никогда не поверю.

— Думаю, что это так, Гобсон. Кто ускорил кризис?

— Селфридж…

— Барбара Пелл, — перебил его Бюркхалтер. — Она убила Фреда Селфриджа. А со времени моего прибытия в Секвойю она не переставала меня преследовать.

— Она убила его ради того, чтобы вам досадить? Невероятно.

— Это была часть их общего плана, я думаю, но что-то было сделано и из-за меня. Пока я был консулом, она ничего не могла со мной сделать, но где теперь консульство?

Лицо Гобсона стало серьезным. Один из практикантов, Лысоголовый, принес успокоительное и стаканы… каждый молча выпил лекарство. Потом Гобсон подошел к окну и долго смотрел на факелы, мерцавшие вдалеке. У него перехватило дыхание.

— Они приближаются, — сказал он. — Слушайте.

Крики становились все ближе и ближе, все громче и громче. Бюркхалтер подошел к Гобсону, стоявшему у окна. Целый лес факелов надвигался на них, освещая крыши больницы.

— Они могут войти? — спросил кто-то сдавленным голосом.

— Рано или поздно, — коротко ответил Хит..

— Ну что же делать? — истерично вскрикнул один из практикантов.

— Они рассчитывают на численное преимущество, — сказал Гобсон. — Все их оружие — это кинжалы. Но им не нужно оружие, чтобы сделать то, что они хотят сделать.

Воцарилась мертвая тишина, потом Хит спросил уже более уверенным голосом:

— То что они хотят?

Немой показал на окно.

— Смотрите.

Они столпились у окна, толкая друг друга, чтобы лучше видеть. Передние ряды настолько приблизились к зданию, что можно было различить отдельные факелы и лица, искривленные в слепой ненависти и жажде убийства.

Гобсон заговорил спокойным тоном, словно неизбежная угроза уже миновала.

— Видите ли, мы нашли выход. Но возникает еще одна проблема, может быть, более серьезная, которую я пока не могу решить.

Произнося эти слова, он не отводил глаз от затылка Бюркхалтера, а тот по-прежнему смотрел на улицу, а потом вдруг резко повернулся и закричал:

— Смотрите! В лесу… кто-то движется! Люди! Слушайте…!

Но его уже никто не слушал. Все увидели, как толпу, свободно растекавшуюся по дороге, окружили какие-то неясные тени, появившиеся из леса. И тут же все услышали крик, крик, от которого стыла кровь в жилах, и который заглушил шум анархически настроенной толпы.

Это был ужасный крик, подобный тому, который некогда раздавался на кровавых полях Гражданской войны, а затем стал криком ковбоев, продвигавшихся к Западу. После Большого Взрыва его взяли на вооружение люди, укрывшиеся в лесах, те, кто не мог вынести размеренной городской жизни. Это был крик Кочевников.

Стоявшие у окна оказались свидетелями драмы, развернувшейся в свете тускло мерцающих факелов.

Люди, одетые в шкуры, вышли из темноты. Пламя играло на лезвиях их ножей, на кончиках их стрел. Услышав этот воинственный крик, люди замерли.

Хорошо организованные Кочевники окружили беспорядочную толпу, заставили бунтовавших сбиться в кучу. Иногда из толпы доносились крики «Убейте их!», но эти крики тонули в победных кличах нападавших. Исход борьбы был очевиден. Городские жители пытались сопротивляться, но не в силах были что-либо сделать.

— Как видите, это всего лишь городские жители, — сказал Гобсон спокойным тоном бесстрастного комментатора последних известий. — После Большого Взрыва в мире на осталось профессиональных воинов… кроме вот этих.