Кровать с золотой ножкой

Но поутру, отправляясь на поиски работы, он поймал себя на том, что с нетерпением ожидает вечера, когда снова увидит лицо Карлины, на котором неумолимый паук увядания уже сплетал едва заметные сети морщинок. Карлина не пыталась его соблазнить — раздевалась и одевалась за ширмой, в постели лежала смирно, не расхаживала по квартире в открытых домашних платьях. И все же ему постоянно мерещились ее вскинутые над головою руки, обсыпанная веснушками шея, мягкий выгиб спины. По ночам близость Карлины становилась мучением. Как-то после очередного кошмара, с бешено колотящимся сердцем и затаившимся дыханием он подскочил с постели и в лунном свете увидел рядом плечо Карлины, и тогда Эдуард, не столько даже рассудком, сколько жаром воспламененного тела вдруг понял, что больше не в силах терпеть эти муки, что они сами себя бесчестно обманывают. Цветочная подставка отлетела в сторону. Захваченная врасплох Карлина не противилась. Возможно, поначалу и не поняла, что происходит. Взрывом обоих швырнуло в свободное пространство — как спущенные с предохранителя пружины. Мысли появились позже, когда оба пришли в себя.

— Ужас! — проговорила Карлина. — Просто ужас! На свете, видишь ли, есть еще и Микаэл. Я не имею права его бросить.

Эдуард смотрел на бледное лицо Карлины. Меньше всего сейчас хотелось думать о Микаэле. Перед глазами возникла давняя картина. Его, разбуженного дурным сном, пришла успокоить мать — в ночной рубашке, с таким же озабоченным выражением на лице, с такими же растрепанными волосами. Даже тело Карлины пахло, как тогда материно. Никакая другая женщина не вызывала в нем таких странных чувств.

Помолчав немного, Карлина сказала:

— Если у нас будет ребенок, я не смогу его оставить. Для победы революции нужны борцы, а не самодовольные мещане.

Микаэл появился так, как ему и следовало появиться, по рассказам Карлины. Однажды утром, когда Карлина уже ушла, а Эдуард еще лежал в постели, он увидел за окном болтавшуюся пару нечищеных башмаков. Затем с крыши на балкон тяжело спрыгнул с виду неуклюжий человек. Мгновение спустя на Эдуарда был уже наведен револьвер. Левой рукой мужчина подбрасывал блестящую десятицентовую монетку.

— Так вот, дружок, выпадет орел — я тебя пристрелю. Выпадет решка — сможешь застрелить меня.

Монетка взлетела и со звоном подкатилась к кровати.

— Ну, так что там выпало? Погляди, тебе ближе!

Эдуарду это казалось донельзя банальным, глупым, унизительным. Почему-то больше всего злило то, что Микаэл застал его в одолженной Карлиной ночной рубашке, которой, надо полагать, пользовался и его предшественник.

Не веря, что Микаэл в самом деле станет стрелять, Эдуард свесился с кровати и, будто потянувшись за монеткой, рванул ковровую дорожку с такой силой, что Микаэл, потеряв равновесие, грохнулся на пол. Лет через двадцать или тридцать в детективных фильмах подобный трюк, много, раз повторенный, станет известным каждому подростку. Но заподозрить Эдуарда в подражательстве было бы несправедливо, — сработали сноровка боевика и вдохновение. Револьвер Микаэла оказался у Эдуарда, и он смог натянуть штаны.

Микаэл, потирая ушибленную щеку, по-прежнему лежал на полу. Внешность у него была жутковатая. Через лоб тянулся рубец, отсутствующий фрагмент лобной кости был просто-напросто затянут кожей, трепетавшей при каждом ударе пульса. Вздернутое левое веко приоткрывало белок выпученного глаза.

— Послушай, ты, мерзавец, — злобно прохрипел Микаэл. — Я ведь знаю, чем ты занимался в Гельсингфорсе. Стоит мне позвонить в полицию, и тебя в двадцать четыре часа выдворят из Штатов как гангстера.

Эдуард, застегнув брюки, сунул револьвер Микаэла в задний карман.

— Ну что ж, — сказал Микаэл, поднимаясь с пола, — у тебя был верный шанс меня застрелить. Как бы тебе не пришлось об этом пожалеть!

— Возможно, — ответил Эдуард, — только я здесь не для того, чтобы стрелять дураков.

— Это как сказать… Я о том, для чего каждый из нас где-то находится.

— Свобода сама с неба не падает.

Микаэл рассмеялся булькающим смехом, как-то особенно растягивая и без того неприятные звуки.

— Свободы в чистом виде нет. Свобода всегда одной цепью повязана с властью. А ради власти… хо, хо! Только мы, анархисты, под власть подводим бомбу, и — аминь.

Уйти он собирался через дверь. Эдуард вытащил из кармана револьвер и перекинул его Микаэлу.

— Не надо, — сказал Микаэл, на прощанье вскидывая пальцы к пульсирующему виску, — Оставь себе на память. Авось пригодится. Не беспокойся, у меня другой найдется. Никогда не выхожу с одним револьвером. Привет Карлине. Можешь ей передать, что по сравнению с моей негритянкой она обычная доильная машина.