Кровать с золотой ножкой

Не обращая внимания на торжественную суматоху, приезжие уверенно зашагали к центру города, что еще больше распалило любопытство зунтян. Выйдя на главную улицу и увидев Особняк Ноаса на своем месте целым и невредимым, Леонтина скинула с плеча чемоданы и, зажав ладонью рот, зарыдала. Индрикис тоже был заметно взволнован, правда, по другой причине.

— Ну, maman! — Исподлобья озираясь по сторонам, он то ставил на землю, то вновь поднимал свою ношу. — Послушай, maman, чего ты, люди же смотрят.

Но то была лишь минутная слабость. Утерев с лица слезы и высморкавшись при помощи пальцев (носовые платки были съедены, вернее, обменяны на продукты, как и полотенца, платья, даже тридцать четыре ее прекрасных фотографии, некогда подаренные Руи Молбердье), преисполненная решимости, Леонтина отправилась дальше. Убедившись, что дверь необитаемого дома на замке, она после краткого раздумья оставила Индрикиса с вещами, а сама пошла разыскивать слесаря.

Из нежилого помещения пахнуло затхлостью, сыростью. На кухне у печки валялся скелет околевшей собаки. На полках голуби свили гнездо, от птичьего помета пол совсем побелел.

Позже Леонтина с помощью сына, потянув за длинный брезентовый ремень, подняла жалюзи, прикрывавшие витрину кондитерской. Стекло, как выяснилось, треснуло, но держалось в раме. Сквозь витрину городской центр открылся во всей своей за войну изрядно пострадавшей красе. Пока Индрикис забавлялся проржавевшими в безделье весами — по медным тарелкам раскладывал гири, стараясь уравновесить скакавшую стрелку, — Леонтине за пыльным стеклом витрины пригрезилось прошлое, и она опять едва не ударилась в слезы.

— Ладно, — торопливо и нервозно заметила она, — помещение, конечно, требует ремонта, но более подходящего места для магазина трудно придумать.

Жалюзи с лязгом опустились, словно топором гильотины отрубив в мольбе тянувшиеся к Леонтине руки Руи Молбердье.

Одну за другой обошли комнаты второго этажа.

В общем и целом все осталось так, как при Ноасе. На большом диване он, надо думать, встретил свой последний час. Взгляд Леонтины задержался на толстых ножках дивана; впервые она обратила внимание на их необычную форму: гладкая, пузатая балясина внизу завершалась лапой с тремя когтями. На письменном столе два медных, слезившихся стеарином подсвечника, пустая бутылка из-под вина, еще там лежал молитвенник. В соседней комнате оцинкованная ванна, в которой, похоже, обмывали покойника. Снятая с петель дверь. Ворох гнилой соломы. В эту комнату Леонтина с трудом себя вынудила войти, не в силах отрешиться от чувства, что там все еще находится ее умерший отец.

— Помоги, снесем ванну вниз, — сказала она Индрикису, прилипшему к очередной диковинке — парусному кораблю, чудом оказавшемуся в бутылке. — Придется нам самим привести дом в порядок. Ты себе какую комнату облюбовал?

Немного подумав, Леонтина решила иначе:

— Нет, сначала деда навестим. Сам Ноас из своей могилы вряд ли обратит внимание, в какой по счету день, первый или десятый, мы его навестим, зато местный люд ублажим.

Разыскав в чулане грабли и срезав в еаду ветку цветущей вишни, Леонтина вместе с сыном снова показалась на главной улице. Уже сам факт, что они вышли из Особняка Вэягала, не мог остаться без внимания. К тому же доверенная слесарю Бричке информация, в продолжение двух часов разносившаяся по городу с помощью провинциального тамтама, все расставила на свои места. Теперь свои встречались со своими.

— С благополучным, так сказать, прибытием! А мы уж тут невесть что передумали… И гляди — сын-то как вырос. Что будешь делать, хоть какие времена, а молодые знай себе тянутся…

Леонтина в который раз описывала свои злоключения, в ответ выслушивая не менее печальные истории. И хотя все эти повести были совсем свежи в памяти, однако как Леонтина, так и менявшиеся ее собеседники события излагали сухо, деловито, не давая волю чувствам, — примерно так закоренелые сердечники обмениваются опытом по части болезней, которые врачи не берутся лечить. И лишь когда речь заходила об Индрикисе, на глазах у Леонтины навертывались слезы.

Зунтяне расспрашивали Леонтину, не довелось ли ей в дороге встретить кого-нибудь из тех, кого давно тут поджидали, о ком ходили разные слухи. В свою очередь Леонтина узнала, что дядя Август еще в добром здравии и опять отстраивает пострадавшую в войну Крепость. Антонию оглушило разрывом снаряда, на одно ухо стала плохо слышать. Паулис в новой армии обязательный срок службы отбывает. Петерис с Элвирой по хозяйству помогают. Атис в уездном городе в гимназии, вобрал себе в голову на доктора выучиться. Война принесла в семью пополнение. Прибавилась Марта, приемная дочь, совсем еще кроха, а уж такие шутки откалывает, волков, к примеру, по лесным опушкам клецками прикармлибает.

— Ну а сами-то чем думаете заниматься?

— Поживем, оглядимся, — уклбнчиво отвечала Леонтина.

Индрикис в тот момент увидел афишу.

— Maman, — не смог он сдержаться, — чудеса, да и только: в Зунте кино!