Кровать с золотой ножкой

Первые послевоенные годы для Зунте обернулись расцветом. После смут и бедствий люди с жадностью накинулись на работу, строили планы, изыскивали возможности, изворачивались, рисковали, надеясь и веря, что нёсчастья позади, дела пошли на лад, не за горами благоденствие, преуспевание. Самое трудное, слава богу, пережили, день ото дня становится легче, а там будет совсем хорошо, стоит только захотеть, еще немного подналечь, еще чуточку поднатужиться — и все будет превосходно, будет прекрасно, просто отлично. С ярой одержимостью, выжимая из себя, своих близких и подчиненных последние капли пота, они и впрямь вершили такое, что поглядеть со стороны — руками разведешь. Хотя экономику считают наукой точной, а экономисты делают вид, будто на подопечной им территории все движется по установленным ими законам и посему все можно заранее предсказать и вычислить, на практике плавное течение народнохозяйственных рек всегда изобиловало нежданными и таинственными омутами. Денег тогда не хватало, и все же в обращении находились изрядные суммы. Возводили дома, основывали предприятия, покупали и продавали, меняли, улучшали, совершенствовали. Где- то возникла пустота, а где-то скапливались резервы, способные эту пустоту заполнить. Где-то праздно прозябали шестерни в ожидании силы, способной их раскрутить, а где-то была сила, искавшая себе применения. Оттого и началось развитие, оживление, чтобы по прошествии нескольких лет непонятным образом смениться насыщением и оскудением.

Леонтина, будучи коммерсанткой милостью божией, открывала все новые и новые секреты заманивания покупателей. Так, она вскоре поняла, что многодетной семье с единственным кормильцем-мужчиной, к тому же, не дай бог, и пропойцей, под конец недели приходится, что называется, зубы на полку класть. И вот за прилавком на видном месте болталась на бечевке замусоленная синяя тетрадка. Скажем, вечером в четверг мамаша Карклинь попросит отвесить полфунта жира и килограмм макарон. Когда же дело дойдет до оплаты, мамаша Карклинь грустными глазами поглядит на Леонтину, и та, без лишних слов, возьмет тетрадку, отыщет нужную страницу, где фамилию Карклинь окружают как перечеркнутые, так и не перечеркнутые столбики цифр. Лишить семью Карклиней этой тетрадки означало бы примерно то же, что человека, страдающего асфиксией, лишить искусственных легких. У Леонтины дозволялось купленный товар возвращать обратно, менять на что-то другое, оплачивать в рассрочку. В ее магазине можно было все попробовать на вкус и проверить на прочность, поспорить, поторговаться. Если в лавке у Альвариуса все сельди из одного бочонка стоили, скажем, три латвийских рубля{6} штука, то у Леонтины из одной и той же бочки сельди более тощие стоили два рубля, а самые жирные шли по четыре за штуку.

Полицейский участковый Калкав в магазине Леонтины чувствовал себя как дома. Проходя мимо, никогда не отказывал себе в удовольствии заглянуть в магазин и потешить Леонтину какой-нибудь шуткой или ужаснуть злодейством, при этом он так вопил, так гоготал, что бедный попугай в золоченой клетке начинал сердито хлопать своими круглыми глазами и выкрикивать одно-единственное, за долгий век им выученное слово: «Achterhaupt! Achterhaupt!»{7}. За разговором Калкав имел обыкновение что-нибудь забрасывать себе в рот. То из студенистой жижи чана извлечет плоскую миногу и, держа ее за хвост, протолкнет в глотку, как заправский шпагоглотатель — клинок. То на язык положит пирожное со взбитыми сливками или черпанет из мешка горсть индийских орехов. Зато никто не видел, чтобы Калкав появился в неурочные часы, когда торговля запрещалась законом. А как раз вечерами зунтянам позарез оказывались нужны и керосин, и спички, и папиросы. О воскресных утрах и говорить нечего. Словом, все были довольны, зная, что дверь магазина Леонтины с черного хода всегда открыта.

С остальными Вэягаламн отношения держались в рамках приличий. Лишь один раз по возвращении из России Леонтина с Индрикисом побывали в потрепанной войной Крепости. И этого оказалось достаточно. Уверения дяди Августа, будто Ноас не оставил никакого наследства, расходились с молвой, поставлявшей зунтянам обильную пищу для разговоров о богатствах Ноаса. Похоже, изворотливая, бойкая Антония надумала все прибрать к рукам. Да и Август, несмотря на свои восемьдесят четыре года, ни меры, ни удержу не знает. Восстановить Крепость в ее прежнем обличье— это ли не признак старческого слабоумия? Ведь клочок земли Вэягалов не превышал теперешний средний крестьянский надел; с манией величия в свое время построенный дом, по сути дела — два дома под одною крышей, — по нынешним понятиям совершенный анахронизм, подобный тем огромным, похожим на букеты шляпам, которые Ноас когда-то ей привозил из Парижа.