Кровать с золотой ножкой

Она не сомневалась, что в многоликой толпе прихожан Янис ее видел и отмечал. Желая в том убедиться, она, приходя на богослужение, каждый раз становилась на другое место, и все же, начиная службу, Янис, пролистав глазами светозарные сумерки храма, всегда находил ее, и взгляд его как бы застревал на ней, уже не отклоняясь ни вправо, ни влево. Это было как чудо. Она стояла потупившись. В ушах начинало звенеть, глаза под веками слезились, теплая волна ласково обтекала тело. И, больше ничего вокруг себя не замечая, Леонтина погружалась в эту теплоту, отдавалась мистическим чарам бархатистого, низкого голоса, обнимавшего ее и лишавшего последних сил.

Отец Янис жил не в Зунте. После службы, облачившись в темное широкое пальто, темную велюровую шляпу, с элегантным несессером в руках он отбывал в уездный город. В противоположность настоятелю церкви, отцу Николаю, низкорослому замшелому старичку, который ходил в нечищеных башмаках и от которого несло чесноком и потом, — Янис в приватном обличье являл собой образец солидного мужчины. И выражение лица у него было особенное, и прическа самобытная. Яниса невозможно было принять ни за чиновника, ни за банкира. Но он вполне мог сойти за деятеля искусств: оперного певца, премьера труппы, дирижера или маститого писателя.

Незадолго до пасхи в Зунте прошел слух, будто Леонтина собирается пожертвовать деньги на позолоту купола православной церкви. Впрочем, все это оказалось сплетнями, злословием. На самом деле Леонтина раз-другой, притом неудачно, попыталась встретиться с отцом Янисом, чтобы выяснить, каким образом она может поспособствовать улучшению быта православной паствы, имея в виду прежде всего бедных, больных и сирых. Но Леонтина вечно натыкалась на отца Николая, а исходившие от него земные запахи охлаждали ее душевные порывы. К тому же она не была уверена, сумеет ли отец Николай по своему старческому скудоумию понять ее. А потому, не раскрывая целей визита, она ограничивалась просьбой наведаться в другой раз.

Наконец упорство Леонтины увенчалось успехом. Слепящим сиянием ощутила она на своем лице кроткий и ясный взгляд отца Яниса, ресницы ее оросились слезами, и снова теплая волна объяла тело.

— Что вас гнетет? — спросил хорошо знакомый низкий мужественный голос, прозвучавший с кротостью, от которой сжималось сердце, и твердостью, внушавшей покой и доверие.

— Ах, словами этого не выразить. Должно быть, я очень грешна.

Они говорили о хрупкой природе души, неизбежности страданий, стремлении человека к ясности и о страстях, всегда стремящихся замутить чистоту и непорочность. А после того как отец Янис осведомился, нет ли еще какой-нибудь причины для ее посещения, Леонтина объявила о своем намерении для нужд паствы пожертвовать определенную сумму денег.

Это и явилось единственным основанием для неуклюжего демарша, который поспешил предпринять новый пастор лютеранской кирки Дамбекалн. Вызвав к себе Леонтину, он с плохо скрываемым озлоблением потребовал у нее объяснений относительно ее связей с православным приходом и ее дальнейшей принадлежности к евангелической лютеранской церкви. Слова Дамбекална Леонтина выслушала с надменным спокойствием.

— Достопочтенный господин пастор, — сказала она, — полагаю, вам известна притча Христа о хозяине, нанявшем работников в свой виноградник?

— Что вы этим хотите сказать? — Пальцы пастора нервно вертели брелок, висевший на цепочке от часов.

— То, что вам положено, вы получали и будете впредь получать, — отчеканила Леонтина, тряхнув своими короткими, по моде остриженными волосами. — О том же, что вам не положено, не ломайте понапрасну голову!

Очень скоро Леонтина убедилась, что, приняв Элвиру, она приобрела неоценимую помощницу. У девушки и в мыслях не было таиться по углам или от сознания собственной никчемности пробавляться пустяками. В первый же день, когда толком ни о чем еще не условились, Элвира встала за прилавок рядом с Леонтиной и повела себя так уверенно, как будто работать продавщицей для нее было самым обычным делом. И вообще Элвира не способна была оставаться в тени, лишь одно ее присутствие все меняло, перестраивало. С ее появлением в магазин вошел какой-то особый дух веселья и бодрости. Гибкая и стройная Элвира двигалась с такой стремительной легкостью, что даже Леонтине, не говоря о покупателях, хотелось постоять, полюбоваться ею.