Кровавая фиеста молодого американца

— Слава богу, это тебе пошло на пользу. — Во-первых, ты расстался со своей французской куклой. Во-вторых, перестал писать стихи, Я ведь читал твою последнюю * поэму. Быть плохим поэтом, это все равно, что быть плохим автором. И тот и другой в большинстве случаев приходят к одному концу: спиваются от зависти.

— А плохим журналистом быть лучше?

— Плохого журналиста вообще не бывает, ибо события принадлежат жизни, а не ему. Журналист может быть посредственным или отличным. Посредственный — * это лентяй. Отличный — это тот, кто не жалеет рвать штанов и бросается в «самые горячие точки планеты.

В дверь снова заглянул художник Робинсон.

— Есть идея! — крикнул он и исчез. Джек слабо покачал головой.

— Устал? — вдруг мягко спросил Стеффенс.

— Я не знал, что в Америке существует такое количество идиотов и графоманов, которые пишут даже хуже, чем я, — сказал Джек, указывая на гору писем.

Стеффенс улыбнулся.

— Ну что ж, пожалуй, пора тебе на время вылезти из этой берлоги. Дно Нью-Йорка вы с этим бродягой Бордменом, — он кивнул на дверь, — основательно поворошили. Теперь тебя, как перезревшую гимназистку, пора вывозить в свет. Есть у меня один хороший сюрприз для тебя.

— Хороший сюрприз — это женщина?

— Разумеется.

— Интересная?

— Она моя приятельница.

— Понятно.

— И если воспользоваться терминологией твоего подонка-дружка, эта женщина на три „очень“.

— Что это значит?

— Очень красива, очень умна, очень богата.

— Ого! Как ее имя?

— Мэбел Додж.

Мексика. 1913 год

Едущий на коне Джек очнулся, поднял голову. Вдали послышались выстрелы. Слева от него, на краю обозримой равнины, мчался отряд всадников в цветных серапе. Они просто так, для забавы, стреляли в воздух.

Джек проводил их глазами и поехал дальше. Впереди, посреди выжженной солнцем равнины виднелся какой-то непонятный предмет. Подъехав ближе, Джек различил сидящего на земле человека… А когда он, совсем приблизился, то увидел, что на земле сидел молодой парень в рваной одежде и с забинтованной головой, а рядом с ним лежал труп старика. Его грудь перепоясывали пустые патронташные ленты. Джек остановил коня и сочувственно сказал:

— Здравствуй, друг.

Парень не ответил, не поднял головы. Джек подождал немного и спешился.

— Послушай, дружище… ты слышишь меня? Молодой пеон наконец поднял голову и долгим безучастным взглядом посмотрел на Джека. Тот осторожно дотронулся до его плеча.

— Ты слышишь меня?

Что-то мелькнуло в глазах парня. Он безо всяких интонаций заговорил:

— Это мой отец… Меня ранили, а его убили. — Джек достал блокнот и смущенно тут же убрал его. Парень продолжал. — Он сказал, чтобы я похоронил его около нашего дома. Он так сказал… Он так хотел.

Джек тихо спросил:

— А это далеко?

— Пятьдесят километров.

— Разве ты сможешь туда дойти с ним?

— Не знаю, — ответил парень. — Он так хотел… Я прошел уже двадцать километров, — вдруг наивно улыбнулся он.

— Зачем же ты позволил такому старому человеку идти воевать?

Теперь парень смотрел только на лицо мертвого отца. Лицо это выражало какое-то огромное облегчение. Оно было красиво, как лицо апостола. Парень продолжал:

— Панчо Вилья дал нам клочок земли… и мы должны были пойти драться за нее. Разве нет?…

Молодой пеон уткнул лицо в ладони и застыл. Джек постоял, еще раз дотронулся до его плеча, но тот не пошевельнулся.

Джек уселся на лошадь и поехал дальше.

Солнце совсем склонилось к закату. Джек ехал шагом по равнине и, сидя в седле, что-то записывал в свой блокнот.

Впереди виднелись постройки небольшой асиенды. Когда Джек приблизился к ней, то несколько всадников, которые, видимо, следили за ним, вдруг окружили его.

Одеты они были весьма живописно: один, например, был во фраке, разрезанным выше пояса, чтобы удобнее было сидеть на коне; другой был голый по пояс, и грудь его перекрещивали несколько патронных лент, а на голове у него было сомбреро, украшенное пятью фунтами золотого галуна; третий был в куртке пеона; а на четвертом сверкал китель генерала, но зато ноги его были босы.

Громко крича, они стащили Джека с лошади, и солдат во фраке сказал:

— Смотрите-ка, это моя лошадь. Где ты ее нашел?

— А седло мое! — воскликнул второй. — Я сразу его узнал!

— Нет, — сказал солдат во фраке. — Я потерял лошадь вместе с седлом! — И он положил руку на револьвер.

Второй, покосившись на его руку, не стал спорить и, вздохнув, произнес:

— Очень похоже на мое седло.

— Друзья, это моя лошадь, — сказал Джек. — Я еду к генералу Франсиско Вилье.

— Зачем ты к нему едешь?

— Я репортер. Я хочу написать про вас в газете. Все недоуменно переглянулись.

— Что такое „репортер“?

Джек хотел ответить, разъяснить, но один из солдат сказал:

— Я знаю этого гринго. Он шпион и порфирист. Его надо расстрелять!

— Нет! — вскричал Джек. — Меня уже и так хотели расстрелять колорадос, а теперь… и вы?

Генеральский китель сказал:

— Подождите. Расстрелять гринго конечно хорошо, но пусть он нам ответит… Скажи, ты любишь Мексику?

— Да, да, конечно! И мексиканцев тоже! — горячо сказал Джек.

— А еще что ты любишь? — Они окружили его плотнее.