Кровавая гостиница

– Сегодня ночью вы мне нужны, — сказал он тоном главнокомандующего. — Франциск займет наблюдательный пост на дороге в Невшато, а Себастьян — на Мерикурском тракте. Если вы заметите жандармов, сообщите мне немедленно. Мать останется у постели Флоранс. Марианна пойдет в Армуаз и поинтересуется там от нашего имени, не оправилась ли гражданка Готье от утренних переживаний. Марианна — девушка умная, говорить ей о том, чтобы она наблюдала за происходящим в павильоне, — излишне. А теперь вы, двое, идите на сеновал и поспите немного. Вас разбудят перед ужином.

Двое братьев послушно направились к кухонной двери, выходившей во двор.

– Я пойду с вами, — сказала Марианна. — Эта царапина так меня мучает, что мне хотелось бы заснуть и часа два не думать о боли.

– Так идите же, дети мои, — не без иронии сказал старший. — Ничего не бойтесь, ни о чем не беспокойтесь, и пусть вам пригрезятся сладкие сны. Брат ваш за вами.

– Гм! — хмыкнула девушка, выйдя из дома. — Когда за твоей спиной кто-то есть, в этом хорошего мало! Никто не знает, чего ему захочется сделать в следующий момент — плечом толкнуть или ногой ударить… Этот проклятый Жозеф — олицетворение дьявола. Но пословица верно говорит: черта лучше убить, чем быть им убитым.

XXIV Новые лица

Первый и единственный этаж строения, в котором находился трактир «Великий победитель», — выше были только чердак да остроконечная крыша — делился на четыре крошечных комнатки. Каждая из них была снабжена самыми необходимыми предметами мебели. До революции гражданин Мансю обычно давал приют приезжим из ближних селений, имевших дела в Виттеле. Эти люди были недостаточно обеспеченными, чтобы останавливаться в гостинице «Кок-ан-Пат», принадлежавшей тогда Жаку-Батисту Арну, отцу нынешних хозяев гостиницы.

Но в течение последних двенадцати лет обитателями этих крохотных комнатушек были лишь извозчики, скоморохи и мелкие купцы, разъезжавшие по ярмаркам.

В одной из этих комнат, с окном над самой вывеской, поселились два странствующих певца, которые в нашем присутствии так неудачно соперничали с Филиппом Готье и его сестрой Денизой за внимание публики. Вечером того самого дня, утро которого ознаменовалось из ряда вон выходящими событиями, наши незадачливые артисты ужинали. Казалось, они очень легко переносили тяжесть своих неудач и не унывали из-за случившегося фиаско. Их стол был заставлен огромным количеством добросовестно опорожненных бутылок и длинным рядом блюд.

Не думайте, что честный Мансю открыл кредит своим посетителям. О нет, что вы! Виттельский трактирщик никогда не отличался великодушием. Но что же удивительного в том, что двое друзей решили покутить? Сегодня артистам не повезло, но вчера, вероятно, они собрали достаточно денег, потому как теперь баловали себя роскошным угощением: лучшими винами, мясом, крупной рыбой, прекрасным десертом.

Опишем внешность собеседников. Старший из них одевался как настоящий маркиз: напудренный парик и изысканное платье придавали ему почтенный вид. Он был человеком пожилым, но обладал веселым нравом и отличался бодростью духа. Его плотное телосложение и преклонный возраст не мешали ему, однако, ловко и проворно двигаться. Руки у него были полными, а жесты — плавными и театральными. Нос правильной формы, улыбка, обнажавшая частый ряд зубов, белоснежная кожа, румянец на щеках, быстрый и проницательный взгляд довершали его портрет.

Тот из собеседников, что помладше, паяц, был тощим малым с бледным лицом. Его сухая костлявая фигура, выцветшие губы и черты лица, прежде времени искаженные гримасой цинизма, производили тягостное и даже отталкивающее впечатление. Но в глазах шута светился необыкновенный ум, который затмевал его безобразие и выдавал оригинальную натуру с потрясающим чувством юмора. Я говорю о том смелом, дерзком и нетривиальном уме, которым Гюго наделил Гавроша. Этот персонаж принадлежит всем эпохам, потому что Париж во все времена имел свою грязь, свои мостовые, свои пороки и философию, свою нищету и свои радости. Наш Гаврош приехал из Парижа, где не раз имел стычки с правосудием. Он откликался на имя Декади Фруктидор. Хозяина его звали Паскаль Гризон. Так как последний что-то искал в карманах кафтана и, видимо, не находил, паяц обратился к нему:

– Вы что-то потеряли, патрон?

– Декади, друг мой, — с досадой ответил старик, — я же просил вас не называть меня так. От этого слова за целую милю несет лавкой и мастерской. Мы с вами не занимаемся ни ремеслом, ни торговлей, мы — свободные художники. В нашей области искусство сливается с администрацией, с той новой администрацией, которая, увы, разрушила великие традиции прошлого века. Но, как бы то ни было, у вас нет причин обращаться со мной так, будто я мерю сукно или подкидываю подметки под башмаки. Вы мой воспитанник, а не ученик; я ваш учитель, а не патрон. Надеюсь, на этот раз вы меня поняли?

– Да, патрон.

– Опять?!

– Во всем виноват мой язык! Я хотел сказать, да, гражданин Гризон.

Маркиз подскочил на стуле:

– Да ты палач!

– Почему же?