Кровавая графиня

Микулаш Лошонский говорил рассудительно, взвешивая все обстоятельства. Что же касается девяти гробов… Если и призовут Алжбету Батори к ответу, она легко свалит вину за погубленные жизни на служанок. Их, возможно, и казнят, а вот она будет торжествовать. Какие еще там пытки? Такой вопрос зададут власть предержащие господа, если дело дойдет до разбирательства. Чахтицкая госпожа не мучает девушек, она только наказывает их за непослушание. Илона Гарцай… Да, Ян Поницен и его ночной гость Ян Калина видели, до чего чудовищно она истерзана — у них на руках она испустила дух. Но много ли значил бы этот случай в глазах судей, которым надлежит оценить действия Алжбеты Батори? Ничего. Она скажет, что Илона Гарцай сама всадила в себя нож от страха перед наказанием или что она прыгнула с крыши и поранилась. А то расплачиваться придется служанкам — она обвинит их в том, что слишком погорячились, перестарались. Она сумеет найти тысячи отговорок, и где же такой судья, который осмелится не поверить словам ее графской милости, гордости венгерской шляхты. Да и вообще, возможно ли предположить, что она когда-нибудь окажется перед судом?

— Что же делать, что делать? — метался Ян Поницен, охваченный отчаянием.

— Милый друг, — сказал Микулаш Лошонский, — я сказал тебе все, что думаю, но советовать не берусь. С чахтицкой госпожой меня связывает клятва верности. Было бы подло нарушить ее. Поступай так, как подсказывает тебе совесть. Но я, покуда являюсь кастеляном чахтицкого града, не могу участвовать в заговоре против его владелицы…

Ян Поницен метнул удивленный взгляд на кастеляна.

— Я не упрекаю тебя, — сказал он, — клятва есть клятва… Но куда, к кому обратиться, где искать настоящей поддержки?

— Обратись к тем, кого с госпожой также связывает клятва. Клятва мести и расплаты, — прозвучал ответ от бесшумно отворившихся дверей.

Священник и кастелян изумленно обернулись.

В дверях стоял улыбающийся Ян Калина, рядом — Мариша Шутовская. Священник радостно вскочил и обнял Калину.

— Как я опасался за твою жизнь, сын мой! Подумал было уже, что нет тебя, а ты вон какой — здоров, свеж и весел! Кто же спас тебя, за кого я должен вознести молитвы Всевышнему?

— Это тайна, которую могу открыть вам, пожалуй, лишь с глазу на глаз.

Он присовокупил это потому, что догадался, какая борьба происходит в душе Микулаша Лошонского. Как должен кастелян чахтицкого града относиться к разбойнику?

Пока Ян Поницен сердечно жал руку Марише Шутовской и гладил ее по золотым волосам, Ян Калина подошел к кастеляну:

— На вашем лице, господин кастелян, не вижу радости. Даже малейшего отблеска моей радости от того, что вижу вас снова после стольких лет…

Кастелян упорно глядел куда-то в сторону. Калина понимал, старец собирает силы, чтобы что-то сказать и как-то поступить. На его лице появилось выражение неумолимой твердости, которая не очень соответствовала белоснежным волосам и бороде, кротко стекавшей на грудь.

Ян Калина любил кастеляна сыновней любовью. Его отец вместе с графом Надашди и кастеляном воевал против турок. Отца Яна оба полюбили и свою любовь перенесли на сына. Кастелян брал его на целые дни к себе в град и уже в девятилетнем возрасте посвятил в тайны астрономии, открывал его мечтательному взору невидимые тропы небесных светил. Тем самым приобщал к пониманию высших истин и пробуждал в нем жажду знаний. А когда Ян приезжал на школьные каникулы домой, оба вместе бродили по полям и лесам и вели меж собой глубокомысленные разговоры. Люди останавливались в удивлении и качали головами, глядя на седовласого мужа и мальчонку, которые общались друг с другом как ровня.

Ян Калина не узнавал своего старого друга. Таким мрачным он никогда не видел его, даже когда тот задумывался над неразрешимой загадкой. Три пары глаз напряженно следили за старцем, изменившимся до неузнаваемости.

— Ян Калина, — холодно заговорил наконец Микулаш Лошонский, — ты разбойник, и я, кастелян, вынужден исполнить свой долг.

Все пришли в ужас.

Старец выпрямился, словно к нему вернулась давняя молодость и смелость, мгновенно выхватил пистолет, лежавший рядом на толстой книге, и навел его на Яна Калину.

— Руки вверх, разбойник! — воскликнул он твердо. Яна Поницена и Маришу Шутовскую, попытавшихся было броситься между ними, он резко окликнул: — Не мешайте мне исполнить мой долг!

— Ты с ума сошел, дружище, ты с ума сошел! — Священник побледнел, у Мариши сильно забилось сердце.

Микулаш Лошонский не обратил на него никакого внимания.

— Итак, злодей, ни звука более, — приказал он. — Шагай вперед и не оглядывайся!

Несколько мгновений Ян Калина смотрел горящим взором на кастеляна. Он сжал кулаки и напружинил ноги, готовясь к прыжку. В голове мелькнуло: броситься на старика, выбить пистолет из рук, повалить на пол и обезвредить врага, который гонит его в объятия смерти.

Но странная боль сжала сердце и охладила вскипевшую кровь. Он не в силах был поднять руку на этого старца, даже защищая собственную свободу и жизнь.

Он повернулся и пошел к двери, кастелян с пистолетом — за ним.