Кровавая ярость

То… что бы это ни было… в комнате физио с Ново, оно не покидало его. Каждый раз, закрывая глаза, он видел ее лежащей на массажном столе, с закрытыми глазами, лицо безэмоциональное, как у гребаного трупа. И визуальные образы — не самое худшее. Ее циничный, жесткий голос бился в его голове, насмехаясь над ним, провоцируя, заставляя чувствовать себя идиотом.

Оставив ее, он отправился в комнату отдыха, добил остатки водки и потом окопался через три двери, в свободной палате. В течение дня приглушенные крики того ненормального мужика соперничали с ночными кошмарами, в которых голый Пэйтон оказался среди роя жалящих ос. Он постоянно просыпался, и еще вопрос, какая из причин его пробуждения была хуже.

Когда на улице, наконец, достаточно стемнело для отправки автобуса, он устроился на передних сидениях… потому что Ново всегда уходила на галерку. И во время всей поездки в город он четко ощущал ее присутствие, словно ее тело было маяком. Но она не произнесла ни единого слова.

Хорошие новости? Он был столь озадачен, что и думать забыл про бардак с Пэрадайз.

И вот он здесь, пытается навести в голове порядок, чтобы не самоубиться, когда выйдет против врага…

Раздался аккуратный стук в дверь, от чего он сразу понял, кто это. Охренеть как кстати.

— Да, — рявкнул он.

Доджен по ту сторону двери заговорил в своей надменной мелодичной манере:

— Мой господин, прошу меня простить, но ваш отец желает поговорить перед вашим уходом.

Ну, во-первых, дворецкий вообще ни за что не извиняется, и, во-вторых, это прямой приказ. Никаких «желает».

Положив руки на раковину, Пэйтон оперся на них.

— Он сказал, зачем? — выдавил он. — У меня мало времени.

Это была правда, но суть не в этом. Лишь одно раскурочит ему мозги еще хлеще: царский призыв от Папочки, тема разговора — алко- либо наркозависимость Пэйтона. Подобные представления по королевскому указу происходили на регулярной основе последние несколько лет, и всегда проходили ну оооооооочень мииииииило.

И, да ладно. Он начал исправляться после вступления в учебную программу. Ну, по крайней мере, так было до убийства его кузины Эллисон. С тех пор он вернулся к старым привычкам, но кто посмеет бросить в него камень? Именно он отправился в ее квартиру и обнаружил кровавые пятна. И да, конечно, пофиг, тот факт, что из него с потом выходила вчерашняя водка, не сулил ничего хорошего, если он надеялся отмазаться от темы пристрастий… или, по крайней мере, не мог считать это хоть сколько-нибудь убедительным контраргументом.

— Мой господин? — напомнил о себе дворецкий отца.

Пэйтон выругался.

— Скажи, что сначала я должен одеться.

— Как пожелаете.

Он никак не желал. Вообще нихрена.

Целых полчаса спустя Пэйтон соизволил спуститься на первый этаж и с наслаждением, неспешно прошел к закрытым дверям в кабинет отца. В любой момент мог выскочить дворецкий с секундомером наперевес и…

— Он ждет вас.

Бинго.

Пэйтон оглянулся через плечо на дворецкого. Доджен нависал над ним, как это умеет только старомодный слуга Семьи Основателей, одетый в ливрею, его среднестатистический вес переходил в лигу ЛеБрона[23] благодаря благочестиво-лицемерному поведению.

Блин, будь оно более явное, и неодобрение доджена можно намазывать на хлеб.

— Я сообщу ему о вашем приходе, — пробормотал дворецкий, подойдя к двери и постучав. — Мой господин?

— Впусти его, — донесся приглушенный ответ.

Дворецкий распахнул резные двери, ведущие в обширное пространство красно-коричневого дерева, восточных ковров, книг в кожаном переплете и медных люстр. В высокой и длинной комнате был второй этаж с книжными полками, на который вела удобная медная лестница, а весь второй ярус опоясывали перила с орнаментом.

Когда Пэйтон поднял взгляд на золоченое ограждение, то вспомнил детство: тогда он свято верил, что это — корона короля гигантов, которую привезли откуда-то и установили в фамильном доме.

Ведь он и его род — особенные.

— Пэйтон. Присаживайся.

Он перевел взгляд на отца. Мужчина сидел за столом, таким же огромным, как кровать королевских размеров, спина была выпрямлена, руки скрещены поверх кроваво-красного блоттера. Пейтон был одет в темный костюм с белым нагрудным платком, галстуком, идеально повязанным на шее, и рубашку. Не бросающиеся в глаза часы «Картье» выглядывали из-под французских манжет вместе с золотыми запонками с бирманскими рубинами.

Когда отец указал на свободное кресло напротив себя, Пэйтон осознал, что так и не сдвинулся с места.

— Как поживаете, Отец? — сказал он, проходя вперед.

— Хорошо. Как мило, что ты спросил.

— О чем пойдет речь?

— Садись.

— Мне и здесь неплохо. — Он встал рядом с креслом, скрестив руки на груди. — Чем могу быть полезен?

— Сначала сядь. — Отец кивнул на обитое шелком кресло. — А потом мы поговорим.

Пэйтон оглянулся по сторонам, но не получил поддержки от развешанных перед книгами портретов, мерно потрескивающего камина и расставленных кресел и столиков.

Стиснув зубы, он обошел кресло и сел. По его мнению, он мог получить разнос и…

— Обязательно носить эти одежды в доме.