Кровавая королева

И вот дождливым майским утром меня обвенчали с Гиллекомганом по обряду Римской церкви с произнесением клятв и благословениями на вымытом дождем крыльце приходской церкви. Лишь истинная королева могла вступать в брак в стенах епископальной церкви. Лично я хотела кельтскую свадьбу с чтением древних поэм и искренними клятвами, произносящимися над водой и пламенем с переплетенными руками, символизирующими вечность. Ни разу улыбка не коснулась моих губ — ни тогда, когда я получила холодный поцелуй от своего жениха, ни тогда, когда отец прошептал, что я выгляжу столь же прекрасно, как моя мать в день их свадьбы. Мы вошли в церковь и преклонили колени, каясь в еще не совершенных грехах, которые, судя по всему, нам все же суждено было совершить. И с этим было покончено.

Сидя за столом, я делала вид, что невероятно счастлива. Мой муж редко обращался ко мне, зато много смеялся и поднимал тосты за присутствующих гостей.

Поздно вечером целая вереница осипших шутов, способных стоять на ногах, так как Боде выставил на столы французское вино и датскую медовуху, а Долина вынесла еще и свое вино, настоенное на березовых почках, проводила нас в домик для гостей. Они играли на дудках и барабанах, хлопали в ладоши и пели. Гиллекомгана, которому еще предстояло ждать, когда его молодая жена будет готова, вынесли на руках его собственные воины, не случайно именуемые «дикими морейцами», ибо я никогда не видела мужчин, которые пили бы больше и кричали громче.

Долина и мои прислужницы раздели меня, и моя мачеха, квохча, осмотрела все вокруг, настояв на том, чтобы пол был усыпан лепестками гвоздик и ромашек, и проверила восковые свечи, горевшие в канделябрах.

Она обрызгала эссенцией сладкого мирта кровать под пологом, привязала красные нитки к ее столбикам и прикрепила ветку рябины над дверью, чтобы защитить нас от злых духов и эльфов.

Мэв заставила меня выпить вина с настойкой ивы и ромашки, чтобы расслабиться, и бояршника, чтобы тело мое оставалось активным и подвижным. Потом меня растерли лавандовым маслом и уложили в постель, накрыв одеялом до груди и разложив мои волосы, так что они стали походить на полыхающий костер.

Затем, по традиции, ко мне зашел отец и с ним несколько воинов, которые должны были поцеловать меня и пожелать мне доброй ночи. Я не могла смотреть на них.

И, наконец, в спальню, покачиваясь, вошел Гиллекомган, сильно пьяный. Он согнулся и запрыгнул на кровать, ибо традиция требует, чтобы жених подражал лососю, поднимающемуся вверх по течению в поисках пары. Кровать чуть не рухнула под его тяжестью, весельчаки удалились, и мы остались одни.

Не могу сказать, чтобы он был груб или жесток. Скорей я назвала бы его неумелым и неразумным любовником — он был неуклюж и пускал слюни. Не прошло и нескольких секунд, как наше первое любовное свидание закончилось, вызвав у меня кровотечение и повергнув в изумление. Он пришел в полный восторг от пятен крови на простыне, так как счел их свидетельством того, что я получила не меньшее удовольствие, чем он.

Уже на рассвете он снова разбудил меня, но я в ужасе отпрянула и отползла в сторону. Он сел, и я обрушила на него такую отповедь, что он часто-часто заморгал и принялся извиняться.

Так все началось.

За день до отъезда на север к Гиллекомгану кормилица Мэв обратила внимание на мою бледность и круги под глазами и поинтересовалась, уж не беременна ли я. Я резко ответила, что уже который день льет дождь, а дождливая погода никогда не улучшала мой внешний вид. Я не могла признаться в том, что боюсь уезжать из дома в далекий Морей.

Я отправилась к отцовскому барду Луагу, уже пожилому человеку, и попросила его рассказать мне все, что ему известно о моем новом доме. Луаг был сутул и седовлас, но голос у него по-прежнему оставался сильным, а память острой. Он взял арфу с медными струнами, чтобы оживить свои воспоминания, закрыл глаза и начал перечислять всех королей и воинов пиктов, населявших северные земли до скоттов, которые пришли с запада и захватили Шотландию. Он говорил, что Морей — это огромная земля, простирающаяся с востока на запад, с плодородными полями, горами, озерами и пустошами. Но, что самое важное, заверил меня Луаг, меня ожидает там не только дикая природа, но и изысканная культура. Он не сомневался, что я буду довольна.

В тот же день ко мне подошел Дростан, сообщивший, что он также уезжает из Абернета. Однако он не собирался сопровождать меня в Морей, он сказал, что уходит в монастырь, расположенный на острове озера Ливен в центральной части Файфа. Этот мирный остров, который я когда-то посещала вместе с Боде, был посвящен святому Сервану, ирландскому монаху, принесшему христианство в Шотландию. Монастырь принадлежал «слугам Господа» или «вассалам Бога», и в нем по-прежнему соблюдались кельтские обычаи, несмотря на то что Рим возражал против некоторых его установлений. Но главным богатством монастыря была библиотека.