Кровавая королева

После того как священник отслужил заупокойную службу, я набралась мужества и вошла в комнату, где на обитых тканью погребальных носилках лежала моя мать. Лицо ее было прекрасно, и казалось, что она спит. Она была облачена в тончайший шелк, на прикрытых веках лежали монеты. Ее вечно занятые чем-то руки с длинными пальцами были сложены и лежали спокойно. Слева от нее, у самого сердца лежал крохотный сверток с новорожденной под полупрозрачным покрывалом, что придавало им обеим призрачную красоту.

Я произнесла часть древнего заклинания, которому меня научила тетя:

Я — слепой усталый странник,
Всем чужой я на земле.
Проводите-проводите
К сонму ангелов меня.

Я положила мешочек рядом с матерью, поцеловала ее руку и присела рядом с Боде. И хотя мать просила меня быть сильной, через некоторое время в полной тишине из моих глаз потекли слезы. Мертвым присущ покой, который живым не всегда удается обрести, ибо мы остаемся наедине с нашим горем, в то время как они уже возносятся к раю. И все же в тот вечер, сидя рядом с матерью, мне удалось обрести покой. Он окутывал ее так же, как пламя восковых свечей окутывало светом ее катафалк.

Говорят, что еще до того, как я научилась говорить и самостоятельно ходить, я уже начала проявлять свой характер и была столь упряма и своенравна, что мало кто мог со мной справиться. Некоторые считают, что с тех пор мало что изменилось. Но меня всегда успокаивала музыка, ибо мать укачивала меня, играя на арфе или напевая древние заклинания гэлов и пиктов, которых римляне прозвали так из-за их разрисованных тел.[6]

У меня тоже была татуировка — символ благодати, который мать нанесла мне на кожу, когда я была совсем маленькой. Со временем она поблекла, но она никогда не сотрется полностью с моего плеча, ибо Эльса выколола ее иголками, вымоченными в вайде и солях меди для придания ей сине-зеленого цвета. Некоторые считают татуировку варварским обычаем, и эти языческие знаки были запрещены церковью еще за три века до моего рождения. Но кельты горды, поэтичны и от природы упрямы, поэтому такие знаки можно встретить и в наше время, хотя их редко выставляют напоказ.

Я ношу на своем плече простой и изящный рисунок — трискелу, представляющую собой три переплетенные спирали, которые являются символом Бригады, которую в присутствии священников нам приходится называть святой Бригадой. Эта трискела, три завитка которой символизируют счастливое кружение духа, порождающего искусства, ремесла и жизнь, является оберегом.

Рисунок на моем плече скрыт под сорочкой, и его никто никогда не увидит без моего разрешения. Время от времени я смешиваю в медной чашке необходимые ингредиенты и восстанавливаю рисунок с помощью иголки и пропитанной краской нити. На следующий день я чувствую легкое недомогание, ибо в этой смеси содержится яд. А когда я испытываю потребность в дополнительных силах, я рисую этот знак на земле, воде, снегу или в воздухе — всего лишь три спирали. Этот красноречивый рисунок притягивает благодать и отгоняет зло.

Глава 3

Звон железа и стали или глухие удары дубинок, доносящиеся со двора, всегда органично вплетались в партитуру звуков нашей крепости. Жизнь в Абернете всегда била ключом: люди Боде упражнялись с оружием на нижнем дворе, а в саму крепость то и дело прибывали гонцы, крестьяне и местные жители — конные и пешие. Прислуга шныряла между крепостью и подсобными строениями, бегали и играли дети, которых бранили их матери, тут же, не обращая ни на что внимания, бродили куры и гуси, козы жевали что попало, высовывая морды из своих загонов, собаки охотились на кошек, которые смело бросались в драку и молниеносно исчезали с поля боя.

В самой крепости хозяйство вели Долина и ее женщины — они шили, болтали, занимались благотворительностью, ходили по холмам, собирая целебные травы, а иногда отправлялись на охоту вместе с мужчинами. Из-за стен крепости доносились свои звуки — журчание воды, вой ветра, шум дождя, крики птиц, которые тоже вплетались в общий хор. Издали с высокой колокольни доносился звон колоколов, который отделял один день от другого. А по вечерам на крепость Абернет опускалась тишина. Но стоило взойти солнцу, и круговерть жизни начиналась сызнова.

Когда я стала появляться на тренировочном дворе, мужчины делали вид, что не замечают меня, а юнцы разбегались в стороны. Они не хотели сражаться с девушкой, которая к тому же была дочерью их военачальника. Однако благодаря упражнениям на деревянных мечах, которым меня обучил кузнец и бывший стольник отца Фергюс Мак Домнхолл, я усвоила основные движения и позиции. Впрочем, я настолько часто уклонялась от ударов и отступала, что Фергюс пригрозил, что, ради собственного спокойствия и моей же безопасности, он меня выгонит.