Кровавая любовь. История девушки, убившей семью ради мужчины вдвое старше нее

– Да, я понимаю, – спокойно ответила Патрисия.

– Если бы ты просто послушалась меня и сделала то, что я тебе говорил, я бы тебя не ударил. Ты понимаешь, о чем я?

– Да, я понимаю, – уважительно ответила она.

Пока отец говорил, она не сводила с него глаз, но он на нее не смотрел, только изредка бросал мимолетный взгляд. В основном его зрачки метались то туда, то сюда, куда угодно, только не на уродливый пурпурного цвета синяк над ее скулой.

– И ты должна признать, – продолжал отец, – что это произошло впервые, верно? Я имею в виду, что, по правде говоря, раньше я никогда не бил тебя, верно? Знаешь, кроме шлепков по попе, когда ты была маленькой. Верно?

– Верно, – согласилась она, максимально равнодушным, но не дерзким тоном.

– Ладно, хорошо, – сказал ее отец, – давай забудем все это и не позволим этому повториться. Поверь, очень скоро у тебя появится новый парень, и ты никогда не вспомнишь о существовании этого польского отребья. Хорошо?

– Хорошо.

Он похлопал ее по руке и вышел из комнаты. Патрисия услышала, как в гостиной он сказал матери:

– Пусть, пока не пройдет синяк, посидит дома. Я не хочу, чтобы она ходила в школу в таком виде. Ты же знаешь, что школьный охранник потребует объяснений.

Неделю Патрисия не ходила в школу под предлогом, что заболела гриппом.

Очевидно, Фрэнк и Мэри Коломбо днем и ночью обсуждали проблему Патрисии.

– Она как зомби, – жаловалась Мэри друзьям и подругам.

Фрэнк не раз пытался с ней заговорить. Она очень вежливо его выслушивала, очень вежливо ему отвечала, а затем снова замыкалась, как будто не слышала ни слова. Фрэнк решил, что дочь ненавидит его за пощечину.

Мэри Коломбо эту мысль отвергла. Фрэнк дал ей пощечину в первый – и, она не сомневалась, что, как бы он себя ни винил, – в последний раз. К тому же у Мэри имелось собственное мнение: Патрисия ненавидела ее.

«Я никогда не могла с ней поговорить», – повторяла она подругам.

В конце концов оба родителя пошли по легкому пути, прибегнув к старому объяснению, которое полностью снимало с них ответственность или необходимость действовать: они решили, что у Патрисии переходный возраст. Они были уверены, что со временем она это перерастет. Все, что им на самом деле необходимо, это игнорировать ее депрессию и ждать.

Это оказалось худшим решением в их жизни.

– Итак, – сказала сестра Берк обо всем этом инциденте, – ты потеряла Джека, сблизилась с Майклом, а как после этого ты относилась к отцу?

– Я его не ненавидела, если вы об этом, – сказала Патрисия. – Я даже на него не злилась. На него за то, что он меня ударил, злился Майкл.

Она покачала головой.

– Честно говоря, я не могу вспомнить, чтобы у меня к кому-нибудь были какие-то чувства. Все, что я помню, это то, что моя жизнь внезапно превратилась в замедленную съемку. С первой болью я уже справилась, и у меня больше не было мыслей о самоубийстве, отчаяние прошло. Но, закрывая глаза ночью, я думала, что мне незачем их больше открывать.

Патрисия умехнулась:

– Мне просто было все равно. В пятнадцать лет я считала, что моя жизнь кончена.

– Это не такая уж редкость, как ты думаешь, – прокомментировала сестра Берк. – Подростковый возраст – тяжелое время.

Монахиня какое-то время молча барабанила пальцами по столу.

– Триш, я думаю, мы почти подошли к тому моменту, когда в твою жизнь вошел второй обвиняемый, Фрэнк Делука. Тебе ведь не было шестнадцати, когда ты его встретила?

– Не совсем, – ответила Патрисия. Она запрокинула голову и посмотрела в потолок. – Мы встретились 26 мая 1972 года. Люди, которые очень сильно влюбляются, такие вещи помнят. Это было чуть меньше, чем месяц, до моего шестнадцатилетия, и чуть больше, чем за месяц до тридцать четвертого дня рождения Фрэнка. Она снова посмотрела на сестру Берк и криво улыбнулась.

– Конечно, он думал, что я старше, а я думала, что он моложе.

– Я могу себе представить. Однако я совсем не о твоем возрасте. За тринадцать с лишним лет, которые ты провела в тюрьме, ты отказалась от любых прямых комментариев о своей виновности или невиновности, хотя через адвоката взяла на себя ответственность за гибель своей семьи. С другой стороны, Делука вообще неизменно отрицал участие в преступлении. Я должна знать, повлияет ли его постоянное утверждение о своей невиновности на твою способность открыть мне эту важную часть твоей жизни. Что ты думаешь?

– Я… не знаю, – нерешительно ответила Патрисия. – Я не совсем уверена, что понимаю вопрос.

– Мне интересно, чувствуешь ли ты себя обязанной поддерживать позицию Делуки, как-то его защищать?

– Я вообще ничего не чувствую к Фрэнку, – сказала Патрисия, – давно уже ничего не чувствую.

Она слегка наклонила голову.

– Сестра Берк, мы с вами разговариваем полтора года, и вы никогда не упоминали мою виновнось или невиновность. Почему?