Кровавая луна

— Самое ужасное — то, что ты начинаешь ощущать себя стариком. Одно дело — как тебя воспринимают окружающие — господи боже мой, да если обращать внимание на это, можно повеситься уже к шестидесяти годам. Но когда дряхлеешь физически, сложно не ощущать себя дряхлым.

Эстер, которой шел шестьдесят девятый год, прекрасно понимала, что значит ощущать собственную дряхлость. Она погладила руку Грегерса. Ответить на его слова ей было нечего.

Старость — это счет, который предъявляется избранным в качестве оплаты за долгую жизнь. Если кто-то считает, что финал столь же забавен, как все, что ему предшествует, он будет глубоко разочарован. Лучшее, что можно сделать, чтобы не подпустить к себе близко скуку и чувство переизбытка отпущенного тебе времени, это продолжать принимать активное участие в окружающей жизни. Как можно дольше.

Кажется, Джулиан Барнс сказал, что смысл жизни заключается в примирении с ее завершением; жизнь постепенно изнашивает нас и заставляет понять, что в старости все обстоит совсем не так, как мы себе представляли всю жизнь. Немного грустно, но от этого не менее справедливо.

Эстер подняла взгляд и заметила, что Грегерс заснул. Прекрасно! Он нуждался в отдыхе, да и она, если честно, тоже. Заботливо прикрыв его пледом, она унесла мешок со льдом на кухню. Вообще-то Грегерсу была не свойственна рефлексия. Но, возможно, вполне естественно, что даже самые черствые «сухари» начинают задаваться экзистенциальными вопросами, оказавшись на носилках. Достиг ли ты самого важного? Простил все дурное окружающим? Избегал ли всеми силами поводов для последующего раскаяния? Разумеется, нет.

Кто может сказать о себе, что он достаточно любил в жизни? Достаточно действовал? Что вообще жил в полную силу? Большинство из нас увиливают, врут, проявляют нерешительность или прячутся от ошеломляющих возможностей, которые предоставляет нам жизнь. Быть человеком трудно. Как и лошадью, подумала Эстер, с нежностью вспомнив о любимом дуэте комиков «Конница», чья абсурдная вселенная то и дело пробуждала в ней ощущение, иногда совсем ненадолго, что во всем скрыт какой-то искаженный смысл. Нет-нет, лошадью тоже быть непросто.

У нас, людей, у самых счастливых из нас, по крайней мере есть возможность заглушить боль всевозможными средствами, дарованными нам самим фактом существования. Эстер отрезала кусок свежего ржаного хлеба, намазала толстым слоем масла и посыпала сверху морской солью. В ее возрасте можно уже было не бояться перебить себе аппетит перед ужином. Она отнесла тарелку с хлебом на свой любимый подоконник, села, свесив ноги в комнату, и принялась наблюдать за птичьей драмой, развернувшейся на берегу озера.

Зачастую большего ей и не требовалось. И еще немного духовной пищи.

Эстер слезла с подоконника и подошла к проигрывателю. Придется надеть наушники, чтобы не разбудить Грегерса. Она с раздражением обнаружила, что забыла убрать пластинку на место. Все никак не привыкнет.

Эстер осторожно приподняла пластинку и проверила, насколько та успела запылиться. Не так уж плохо. «Паяцы» — ну да, она слушала эту оперу несколько дней назад. Эстер аккуратно убрала пластинку в футляр. Одно из ее любимых произведений. Столь напряженной и основательной может быть только итальянская опера; еще чуть-чуть, и можно было бы назвать ее жестокой. В ней рассказывалось о неверности и запретной любви, как и во всех самых крупномасштабных человеческих драмах. Паяц — клоун, он смешит людей и забавляет всех своей наивностью. Его жена тайно любит другого, но он раскрывает обман и убивает обоих любовников.

Клоуна тоже можно задеть за живое. Клоун тоже может прийти в ярость.

Эстер потными руками поставила пластинку в шкаф. В глубине ее сознания зародилась догадка о том, почему убили Альфу Бартольди и Кристель Тофт.

Глава 23

Изо дня в день повторялось одно и то же. Ближе к концу дня Сёрен Вести начинал фантазировать на тему еды. Но грезил он вовсе не о той еде, которую мог заказать, сев за зарезервированный столик в «Кафе Европа», и получить блюда французской кухни превосходного качества. Нет-нет, его мысли крутились вокруг нездоровой пищи из худших городских забегаловок. Промышленно произведенная картошка фри с ремуладом, бургеры в бумажках с логотипами заведений, буррито и хот-доги с французским соусом. Он знал — так приближается состояние кокаиновой тяги. В периоды частых вечеринок потребность в картофеле фри просто сбивала его с катушек и раздражала даже больше, чем само пристрастие к кокаину, несмотря на то, что привычка эта была очень вредной и жутко дорогой. Просто подобные пищевые фантазии были последними реминисценциями, оставшимися в его сознании от совсем не гламурного детства в Фарум Мидтпункт[43], от которых Вести изо всех сил старался избавиться.

Едва ли нашлось бы какое-то иное место, которое имело бы столь насыщенную ночную жизнь, как Фарум Мидтпункт.