Кровавая паутина

ПЕВИ. Папа! (Профессору.) Вы меня простите, я на одну секунду. У женщин, как говорит Август, не держится информация. Хотя я её сохраняла довольно долго, по сравнению с другими женщинами.

ХУДОЖНИК. Какая же информация у моей маленькой женщины? (Профессору.) Певи, моя дочь. (Певи.) Это Профессор медицины, имя которого я бы хотел, чтобы для тебя осталось тайной. Я думаю, достаточно того, что ты будешь знать, что этот человек — Профессор.

ПЕВИ. Мне так и называть — Профессор?

ХУДОЖНИК. Да. Мы договорились с Профессором, что будем играть в такую игру. Он меня называет — господин Художник, а я его называю — господин Профессор. (Профессору.) Профессор, вы не возражаете?. Вы когда-нибудь встречали такую красоту?

ПЕВИ. Папа!

ХУДОЖНИК. Да, девочка, я тебя слушаю.

ПЕВИ. Ты сказал, что мать Августа умерла…

ПРОФЕССОР. Вы прекрасно играете, Певи.

ПЕВИ. Я очень люблю Баха. И когда мне печально, и когда мне весело.

ХУДОЖНИК. Что же тебя смутило, Певи?

ПЕВИ. Мне показалось, что сегодня я встретила её на набережной, когда шла с репетиции из филармонии.

ХУДОЖНИК. Почему же ты молчала до сих пор?

ПЕВИ. Сама не знаю. Я так обрадовалась, что испугалась, как бы потом не разочароваться. А вдруг это не она.

ХУДОЖНИК. Ты перепутала, девочка.

ПЕВИ. Наверное. Теперь мне уже кажется, что я встретила не только её, но и вас вместе с ней, господин Профессор.

Профессор отводит взгляд.

ХУДОЖНИК. А ты к ней обратилась по имени?

ПЕВИ. Да.

ХУДОЖНИК. И что она тебе ответила?

ПЕВИ. В том-то и дело, что ничего. Пожала плечами и виновато улыбнулась.

ХУДОЖНИК. К сожалению, ты ошиблась. Мать Августа умерла. И никто не воскресает, девочка.

ПЕВИ. Прости, папа, я тебя расстроила?

ХУДОЖНИК. Ничего, ничего. Иди спать. Спокойной ночи.

ПЕВИ. Спокойной ночи, господин Профессор.

ПРОФЕССОР. Спокойной ночи.

Певи поднимается к себе в спальню.

ХУДОЖНИК. У нее навязчивая идея. Ей кажется, что женщина, умершая много лет назад, жива. И она постоянно её где-нибудь встречает. Но человек живет один раз.

ПРОФЕССОР. Однако, один и тот же случай возвращается к человеку дважды. И редко у кого хватает фантазии вырваться из замкнутого круга, созданного случаем.

ХУДОЖНИК. Но я получил справку из клиники, что она умерла.

ПРОФЕССОР. Но ведь вы не были на её могиле?

ХУДОЖНИК. Но она находилась в сумасшедшем доме где-то в Сибири. И там их хоронили варварским способом без всяких могил.

ПРОФЕССОР. Да, это верно. Их не хоронили, а просто зарывали в землю.

ХУДОЖНИК. Я бы очень хотел, чтобы мы с вами были незнакомыми людьми. На незнакомых людей не давит груз прошлого. И они не связаны обязанностью вспоминать одно и то же.

ПРОФЕССОР. Но зато их исповеди друг перед другом лишены достоверности.

ХУДОЖНИК. В них нет мести.

ПРОФЕССОР. Но мы с вами знакомы давно.

ХУДОЖНИК. К сожалению, господин Профессор, к сожалению. Из огромного моря фактов мы выбираем те, которые создали сами. Эти факты и есть наше обвинение и наше беспомощное алиби.

ПРОФЕССОР. Скорее обвинение, чем алиби. Но вам, господин Художник, нравится тусклый свет воспоминаний.

ХУДОЖНИК. Вы посторонний человек. Вы уйдете со своими проблемами, а я погружусь в свои. Главное, меня не беспокоит ваша жизнь, а вас не может беспокоить моя. Но вы видели, какими счастливыми глазами смотрела девочка, думая, что эта женщина жива.

ПРОФЕССОР. Да.

ХУДОЖНИК. А с чем приехали вы? Несколько лет назад… К старости кисть становится всё менее послушной. На меня работало имя, но краски уже сопротивлялись. Я клал один цвет, а ложился другой.

ПРОФЕССОР. Краски начали мстить?

ХУДОЖНИК. Это был внезапный кризис.

ПРОФЕССОР. Вы сказали — несколько лет назад…

ХУДОЖНИК. Да, сказал. В минуту творческой слабости рядом со мной оказалась Певи. Не понимаю почему, но я ей рассказал историю семьи Августа.

ПРОФЕССОР. Конечно, без лишних подробностей…

Профессор подходит к портрету Моны.

ХУДОЖНИК. Сначала судьба поступила слишком щедро — она соединила этих двух людей — женщину совершенной красоты и художника божественного дарования. Возможно, отец Августа не понял бы вечной тайны искусства, если бы рядом с ним не оказалась Мона, а красота Моны, наверное, растворилась бы в ежедневной суете, когда бы она вышла замуж не за Гения, а за обычного человека. Но, оказавшись вместе, они стали упреком советскому обществу, в котором главным законом была зависть… Гении в таком обществе обречены… Обречено всё совершенное… И он, и Мона были обречены за свое совершенство. Этот прекрасный портрет Моны Гений написал за несколько дней до своего ареста. Он написал его здесь, в моём доме…

ПРОФЕССОР. Почему вы его тоже не называете по имени?