Адам поскакал еще медленней. Затем, выбрав направление, он внезапно стукнул каблуками и послал кобылу в сторону широкого ручья, извивающегося между крутыми берегами. Его обрамлял тростник, скрывая границу берега и воды, но Адам, который ездил верхом с того дня, когда впервые смог сесть на пони, не колебался. Он не въехал в поток на всей скорости, а позволил кобыле осмотреться и самой выбрать темп, а потом дотронулся каблуками до ее боков, чтобы дать понять, чего от нее ожидает. Наблюдавшему издалека Торну казалось, что кобыла двигается слишком медленно, чтобы перепрыгнуть поток, но внезапно она собралась и безо всяких усилий перелетела через широкий ручей. Адам позволил ей пробежать немного по дальнему берегу, развернул ее и остановился, чтобы взглянуть на преследователей.
Двое мятежников предпочли свернуть, а не перепрыгивать через ручей. Третий, храбрее товарищей, стукнул каблуками, пытаясь пересечь его в галопе. Лошадь начала прыжок с того же места, что и кобыла Адама, но приземлилась слишком близко, нырнув в заросли жесткого тростника. Ее передние ноги подкосились, а плечо ударилось с ломающей кости силой о противоположный берег. Всадник вылетел из седла и распростерся в ручье, проклиная раненую лошадь, пытающуюся встать. Животное снова покачнулось и заржало от боли в сломанной ноге.
Адам дотронулся до кря шляпы в ироническом приветствии и развернулся. Ни один из двух уцелевших всадников не побеспокоился достать карабин, а третий, барахтавшийся в каше из грязи и воды, которую взбивала его раненая лошадь, вытащил револьвер, молясь, чтобы в результате купания не промок порох в заряженных ячейках барабана. Он взвел оружие, проклиная потерю лошади. Кавалеристы южан использовали собственных лошадей, и хороший конь был на вес золота. Теперь его лошадь была бесполезна, лишь испытывала боль, этот мерин со сломанной ногой больше ни на что не годился. Южанин схватил поводья и притянул к себе голову лошади. Он на мгновение заглянул в ее полные ужаса глаза, прицелился и выстрелил. По нагретой солнцем местности прокатилось эхо единственного выстрела, а лошадь с пулей в голове резко дернулась и затихла.
— Сукин ты сын, — сказал мятежник, наблюдая, как Адам спокойно уезжает, — чертов сукин сын.
Поезд пополз вперед, сцепки с лязгом дернулись, гармошкой передавая это движение по всему длинному составу, а потом он вновь остановился.
Стояла ночь. Машина некоторое пыхтела, а потом смолкла. Шлейф посеребренного лунным светом дыма вился из пузатой трубы, плыл над темным полями и черным лесом. Где-то вдали желтый огонек во тьме выдавал кого-то бодрствующего в ночи, но в остальном землю поглотила мгла, лишь кое-где прорезаемая отблесками луны. Старбак потер локтем окно и глянул наружу, но не смог ничего рассмотреть за окном, покрытым золотыми бликами мерцающих вагонных фонарей, поэтому поднялся и прошел между спящими на полу фигурами к тамбуру в задней части вагона, откуда смог бросить тревожный взгляд на дюжину вагонов в хвосте состава, где расположись солдаты его спецбатальона. Если кто-либо из его людей желал дезертировать, то неспешная ночная поездка предоставляла им отличную возможность, но местность по обе стороны остановившегося состава казалась пустынной. Он глянул назад в вагон, заметив, что капитан Деннисон проснулся и раскладывает пасьянс. Его лицо еще не зажило, но болячки подсохли, и через недели две не останется никаких следов губительного действия кротонового масла.
Прошло три дня с момента противостояния Старбака и Деннисона на дуэльной арене, три дня, за которые спецбатальон с трудом, но всё же ухитрился подготовиться к поездке на север, и уже добраться до станции Катлетт, где они сошли с поезда и прошагали пять миль по пересеченной местности до Гейнсвиля, где ждали, пока не появился поезд из Манассаса. Марш по пересеченной местности избавил батальон от хаоса Манассаса, где инженеры Конфедерации всё еще старались восстановить железнодорожный узел, отбитый у янки в прошлом месяце.
— Считайте, вам повезло, — сказал Холборроу Старбаку, — что вас послали поездом. На самом деле, как было известно Старбаку, власти считали, что батальону не вынести длительного перехода на север. Они полагали, что солдаты или безнадежно отстанут и разбредутся или будут дезертировать целыми группами, поэтому батальон везли к месту боевых действий в относительной роскоши. К северу от Манассаса, с западной стороны Голубого хребта, на рассвете им предстоял двухдневный марш-бросок на север по главной дороге долины к Винчестеру, ставшему опорной базой Ли на время кампании по вторжению за Потомак.