— Винтовки найдутся. Черт, не хотел бы я командовать батальоном без винтовок, — засмеялся Блайз. Он подбирал себе союзников, а этим он любил заниматься. Блайз выживал и преуспел в этом, полагая, что это хорошо у него выходит из-за обширных планов на дальнейшую жизнь, а смерть в сражении в эти планы не входила. Он выживет.
Треск вражеских орудий настолько ошарашил Старбака, что он онемел. Он обещал солдатам, что пушек не будет и они смогут безбоязненно пересечь долину, но теперь канониры противника засовывали в стволы банники, перезаряжали, и раздавался очередной залп картечи. Старбака охватил ужас, его ноги ослабели, и он вот-вот готов был захныкать, как выпоротый мальчишка. Но продолжал двигаться, не от храбрости, но потому что, казалось, не способен изменить направление или темп. Он хотел крикнуть Поттеру, чтобы повел застрельщиков вверх по склону в сторону пушек, но из его рта не вылетел ни один звук, и он вслепую побрел вперед, пока его разум подыскивал молитву, которую он не мог выговорить вслух. Страх полностью лишил Старбака самообладания, и он не мог отделаться от мысли, что никогда больше не сумеет противостоять подобному страху. Он поскользнулся на подсохшей коровьей лепешке, а в горлу подступила рвота. Ему удалось справиться с этим позывом, сделав глубокий вздох, и Старбак был уверен, что солдаты Специального батальона, которых он повел под смертоносный огонь пушек, как завел Легион в артиллерийскую ловушку, устроенную янки у Шантильи, его презирают. Он взглянул направо и с удивление обнаружил широкий разрыв в рядах бригады. Легион исчез, хотя в проеме он заметил смешавшиеся ряды солдат, бегущих в атаку через покрытое дымом пастбище под красно-синими флагами. Рота Деннисона пропала, как и половина роты Картрайта, но остальная часть батальона по-прежнему шла вперед, хотя больше уже не четкой шеренгой. Люди рассеялись в оставленном ротой Деннисона промежутке, и краем спутанного сознания Старбак понял, что это спасет их от картечи.
По траве застучал очередной град снарядов, и солдат отбросило назад словно марионеток, которых дернули за ниточки. Канониры янки хорошо знали свое дело, целясь картечью чуть впереди атакующих мятежников, так чтобы все пули отскакивали им в лицо. Старбак ощущал в горле кислятину рвоты, но ему удалось мысленно произнести двадцать третий псалом, и осознание того, что он снова вернулся к вере отца, его и удивило, и успокоило. Он увидел, что батальон пересек долину и начал подниматься по дальнему склону. Пехота северян почти исчезла, она не отступила, а укрылась за скалами и кустами на вершине холма. Чуть ниже застрельщики янки торопились взобраться обратно между дымными взрывами снарядов южан, и внезапно вершина тоже покрылась дымом, когда открыла огонь вражеская пехота. Через мгновение после появления дыма по долине прокатился треск пальбы. Над головами засвистели пули, хотя несколько из них вонзились в людей с гулким звуком, который издает опускающийся нож мясника. Тела откинуло назад, и над ними поднялся кровавый туман.
— Вперед! — крикнул кто-то позади Старбака.
— Не останавливаться! Вперед! Вперед!
Теперь Старбак находился среди рассеявшихся солдат, призывая их атаковать, его тело двигалось, как у лидера, хотя разум по-прежнему колебался между ужасом и необходимостью заставить левофланговые роты подниматься по склону.
Артиллерия конфедератов наконец-то нацелилась на орудия янки, и в горячем воздухе над потными канонирами затрещали взрывы.
— Вперед! — орал Старбак, потрясенный тем, что вообще способен говорить. — Вперед!
Каждый нерв в его теле вопил, призывая развернуться и бежать, забиться в какую-нибудь дыру до конца своих дней, пока над его головой мир сходит с ума, но остатки гордости и упрямство заставляли двигаться дальше и даже ускорить шаг. Он обернулся, чтобы ободрить своих неуклюжих солдат с застывшими лицами, которым мешали скатки, ранцы, сумки и ножны, так что они тяжело ступали, открыв рты.
— Вперед! — гневно призвал он, хотя злился только на себя.