Кроваво-красная машинка

— Но вы думаете именно так, — прошептал я.

Никакого отклика. Соланж не пошла до конца. Она поднялась:

— И правда, ведь я мешаю вам работать. Побегу домой.

Уже у дверей Соланж лихорадочно порылась в своей сумочке и протянула мне конверт.

— Это адрес моей матери… тот самый пансионат… Если б вы могли избавить меня от…

Она не закончила фразы и стремительно исчезла.

Я вернулся к Катрин, та казалась очень взволнованной.

— Вот это я понимаю, загадка! — восклицала она. — Подумать только, что простая чашка шоколада…

Я перебил ее:

— Шоколад был только предлогом. Соланж Лакруа приходила рассказать о своих подозрениях.

Я помахал конвертом:

— И уполномочить меня на ведение расследования…

И я швырнул конверт на кучу бумаг.

— Как будто у меня нет других дел!

На следующий день, решив немножко разобрать бумаги, я не нашел конверта.

— Однако мне кажется, что…

Я застыл, пораженный внезапной очевидностью: адрес пансионата унесла Катрин. Ей захотелось поиграть в охотницу за тайнами. Я проворчал:

— В конце концов, если ей это нравится…

К исходу этого утра я нервничал все больше и больше, пока наконец не встревожился всерьез. Эта история мне не нравилась.

— Алло, Фредерик? А вашей сестры нет? Ах, взяла машину и уехала. И вы не знаете…

Фредерик Рок сообщил мне, что его сестра теперь сотрудничает с агентством по уходу за пожилыми людьми, и продиктовал адрес пансионата, где она после обеда должна появиться.

— Агентство по уходу за пожилыми людьми, — повторил я. — Вот так штука, да. А вы не собираетесь туда же, а, Фредерик?

И, рассмеявшись, я повесил трубку.

Решиться на такое Катрин, несомненно, убедила Соланж Лакруа, чтобы та смогла пройти в пансионат. Мне оставалось последовать ее примеру и назваться социальным работником. Я вызвал такси.

Директриса заведения была слегка ошарашена моим появлением:

— Опять! О, то есть я хочу сказать, что это прекрасно. Но обычно социальные работники приходят по четвергам.

— Теперь по вторникам и четвергам.

Когда я выразил желание повидаться с мадам Лакруа, директриса снова подняла брови от удивления:

— Но у нее уже есть посетитель.

Я объяснил ей, что теперь мы будем приходить вдвоем. Когда я вошел в комнату старой мадам Лакруа, Катрин даже бровью не повела.

— Мы говорили о прошлом, — только и сказала она.

Мадам Лакруа не успела собрать в шиньон свои длинные седые кудри, ниспадавшие сейчас на плечи и придававшие ей полубезумный вид. Она бросила на меня взгляд, пронзающий насквозь, после чего заговорила неизменно хныкающим голоском о том, что персонал вскрывает почту, пища полна микробов и покупается по дешевке, а лекарства впихивают насильно.

— Говорят, от давления. Да правда ли так? На меня действует как снотворное. А это ненормально, малышка моя, ненормально. И как тут не остерегаться всего на свете!

Речь ее становилась все отрывистее, а взгляд — все подозрительнее.

— Вы ведь явились по просьбе моей дочери, э? — вдруг спросила она.

Хоть мы бросились ее разубеждать, она заявила, что настало время прогулки, и потребовала, чтобы я подал ей трость. Затем удалилась не попрощавшись, как будто мы были достойны интереса не более, чем мебель. Я смотрел, как она идет по коридору, с силой стуча тростью об пол. Тук, тук.

— А Соланж-то права, — прошептала Катрин, — эта женщина с придурью.

Тук, тук. Стук палки отдавался во всем моем теле.

— Ну, и что вы об этом думаете? Нильс, я же с вами разговариваю!

Кем был мой дедушка? Безумцем, несчастной жертвой или соучастником двойного убийства? Мне никогда этого не узнать.

— Я не знаю, Катрин. Может быть…

Я уже не так слепо доверял своей медицинской энциклопедии с тех пор, как нарвался с диагнозом «шизофрения». Но все-таки мне показалось, что в разделе о паранойе я когда-то читал то, что могло относиться к мадам Лакруа. «Параноик характеризуется упрямой убежденностью в том, что с ним поступают несправедливо. Он то и дело бранит самого себя, но при этом очень обидчив. Он недоверчив, весьма логично интерпретирует факты, при этом их извращая. Он становится невыносим для окружающих и в конце концов начинает всех мучить. Случается, что он даже мечтает разрушить весь мир!»

— Почему бы вам не бросить эту историю, Катрин? — спросил я, когда мы вышли. — Если вы и вправду хотите стать охотницей за тайнами, сосредоточьтесь на ваших изысканиях. Железная Маска, дитя в крепости Тампль, язык этрусков — вот они, настоящие загадки.

— О вкусах не спорят, Нильс. Лично я всегда предпочитала Александру Дюма Жоржа Сименона.

— Да что ж такое вы надеетесь обнаружить касательно мадам Лакруа?

— Соланж убеждена, что ее мать убила ее отца. Между прочим, она думает, что если снизу доверху перерыть весь домик, в котором ее мать жила в Сюрени, можно найти доказательства.

— Почему бы Соланж не сделать этого самой?

— Дом вместе с обстановкой сдан одной старой паре. Это друзья мадам Лакруа.

Я насторожился еще больше. Не нравилась мне эта история.

— Бросьте вы это, Катрин.

— Откройте мой рюкзак, — скомандовала она. — Достаньте портмоне. Взгляните. Там фотография… внутри…