Кроваво-красная машинка

— На которой Жан-Мари? — спросил я тоном, в котором невольно прозвучала придирчивая неприязнь.

Катрин разобрал смех:

— Да нет, глупый вы человек! Другую посмотрите, черно-белую. Это фото отца Соланж.

И Катрин объяснила: она собралась отнести это фото тому колдуну, о котором она мне рассказывала.

— Только не говорите, что он разыскивает пропавших! — взмолился я.

— Во всяком случае у него прекрасная репутация. Вообще-то я все равно собираюсь к нему за материалом для магистерской диссертации. Его зовут Фромон. Его отец, дед и прадед были колдунами.

— Есть в мире темные зоны, Катрин, исчезновения, колдуны, лучше туда не соваться…

— Если вы дрейфите, это ваша проблема. Я не просила вас идти со мной.

Уловки Катрин были такими топорными, что не заслуживали даже разоблачения. Вот почему в конце концов я поехал с ней.

— Вы по-прежнему не водите? — спросила Катрин, садясь за руль.

— Я не люблю машин.

— Ну да, кроме ваших «Динки».

Фромон жил на большой ферме, с виду как крепость, неподалеку от пуатевинских болот. В квадратном дворе, куда мог зайти всякий кто захочет, между стогом скошенной травы и старым, изъеденным ржавчиной трактором поклевывали зернышки несколько кур. Заходя, мы пересеклись с женщиной, которая тут же надвинула глубоко на нос черную шляпку и повернулась к нам спиной.

— Полагаете, она приходила за советом? — спросил я у Катрин.

Я прошел дальше во двор. Все ставни фермы были закрыты. Открытым оставалось лишь окно на двери в кухню, застекленное, но темное, словно мертвое око. Я постучал в его квадратик, раз, другой.

— Никого нет, — сказал я Катрин.

Она подошла и забарабанила в дверь. Тогда до нас донесся отчетливый звук — стул скрипел по полу. Там кто-то вставал. Но дверь по-прежнему оставалась запертой.

— Есть там кто? — крикнула Катрин.

В ответ раздался лязг железа. Это снимали цепочку. Дверь полуоткрылась. Ослепленные белым мартовским небом, мы, оказавшись в совершенно темной комнатке, не разглядели сперва ничего, кроме двух глаз — а точнее сказать, полутора глаз, поскольку левый был наполовину закрыт.

— Вам чего? — хрипло проскрипел голос — ни мужской, ни женский.

— Мы хотели бы видеть мсье Фромона, — ответил я.

— Че-чего вам от него надо?

— Нам сказали, что он разыскивает пропавших.

— Вам наврали, — сказал старик, который несомненно и был мсье Фромоном.

Он собирался было захлопнуть дверь, но Катрин просунула ногу в щель, не дав ее закрыть.

— Да минутку же, — воскликнула она, — сколько вы берете?

Хозяин помолчал.

— Смотря за что. У меня видит только один глаз. Второй — нет.

Ответ показался мне не слишком ясным. Однако Фромон отошел от двери, и мы смогли войти. Старик отступил вглубь комнатки, волоча ногу. Он выглядел безобразно, от одежды пахло затхлостью. Лицо он прятал в темноте и часто прикрывал рукой.

— Вот, — сказала Катрин, положив фотографию на стол. — Нам нужно разыскать этого человека или узнать, что с ним случилось.

Фромон приковылял к нам, все еще прикрывая лицо. Он склонился над фотографией, будто изучая ее, а потом изрек невероятную фразу:

— Надо искать на чердаке.

Меня прошиб холодный пот.

— Этого человека надо искать на чердаке? — спросила немного удивленная Катрин.

Молчание.

— Чердаке дома на улице Распятия, в Сюрени? — настойчиво спрашивала Катрин.

И тут взгляд колдуна огрел меня словно хлыстом.

— Где он, отец твой? — спросил он. — А мать твоя, она где?

Катрин не хотела отступать. Поборов волнение, она упорствовала:

— А человек на фотографии?

Фромон яростным движением швырнул нам фотографию и стал отступать в глубину комнатки, бормоча стонущим голосом:

— Наказание, мщение. Мертвецов — мертвецам, но уже пробил час. Царствие мое не от мира сего. Так сказал Господь, а Господь — это кое-что.

Я прошептал на ухо Катрин:

— Пойдемте же.

Но Катрин уже подобрала фотографию и снова спросила:

— Об этом человеке, о нем вы что-нибудь знаете?

Старик вдруг завопил во всю мочь:

— Убирайтесь вон, сволочи, ублюдки, сучьи дети, вон отсюда, вон!

На сей раз Катрин, несомненно, получила сразу немало материала для своей магистерской диссертации. Я уже вышел, и она догнала меня во дворе. Я же мало-мальски успокоился, лишь когда мы отмахали добрый километр от фермы Фромона. Безумцы, нищие духом и дети видят нечто такое, чего не видим мы. Фромон прочел меня всего как открытую книгу.

— Так это правда, вы на самом деле сирота? — вдруг спросила Катрин.

Я не стал отвечать — в надежде, скорее всего напрасной, что Катрин прекратит расспросы.

— И вы ничего не знаете о своих родителях? — продолжала она. — В каком возрасте вы их потеряли? Да Нильс, я же с вами говорю!

Я поглубже вжался в сиденье и закрыл глаза.

— Не притворяйтесь, что заснули, мсье Азар. Это смешно!.. Вы имеете полное право не отвечать мне…

Я и на этот раз не отозвался, и она добавила:

— …и полное право быть как можно противнее.

Меня охватило сожаление. Но я не мог ничего поделать. По опыту я знал: Катрин не злопамятна и простит меня. И все же этот случай так и остался между нами неловкой недосказанностью.

Забежав ко мне еще несколько дней спустя, она помахала у меня перед носом связкой ключей.