Я рассчитывал закинуть гирьку за крюк, на котором висел манекен. После двух безрезультатных попыток, с третьего раза гиря повисла в воздухе, обмотавшись вокруг шеи манекена. Я несколько раз потянул за веревку. Казалось, она закрепилась как надо.
— Но не полезете же вы? — забеспокоилась Катрин.
— Еще как полезу.
— Да зачем же? Слуховое окно закрыто, заколочено!
Не отвечая ей, я ухватился за веревку обеими руками.
— Спускайтесь, или вы поранитесь! Нильс, вы что, не слышите? Гиря сейчас оборвет веревку, смотрите же… Она не закрепилась.
И, словно в подтверждение правоты ее слов, гиря оторвалась, и я тяжело грохнулся оземь.
— Вот видите…
— Что за идиотка, — завопил я, — стоите тут с довольным видом и не понимаете, что происходит! Здесь ненормальная жара. Хлопки и треск, которые вы слышите, издает горящая древесина! Поймите, она подожгла дом!
Катрин округлила испуганные глаза. В любом случае, щадить ее нервы уже не было времени.
— Еще несколько минут, и дым повалит снизу, из-под двери. Мы изжаримся или задохнемся.
Катрин подобрала гирю, снова привязала к веревке, прицелилась в крюк, метнула.
— У вас получилось…
Потихоньку отпуская веревку, она спустила гирю до пола.
— Год стрельбы из арбалета, два года стрельбы по летящим тарелкам. Лезьте наверх.
— Вы сногсшибательны. Я никогда еще вам этого не говорил?
По веревке я вскарабкался вверх, до крюка, и достал из кармана тот самый перочинный ножик, который ношу с собой с тринадцати лет. Помогая себе левой рукой, я смог добраться и до слухового окна.
— Осторожнее с осколками, Кати! Я разбиваю стекло.
Стекло разлетелось вдребезги. С той стороны обнаружилось что-то вроде деревянного ставня, он был приколочен снаружи, но не накрепко. Чтобы частично поднять его, мне потребовалось несколько минут.
— Нильс, — шептала Катрин, — мы горим…
Огонь уже пожрал лестницу, хрипел за дверью. Чердак понемногу заполнялся дымом.
— Я вылезу на крышу, — сказал я. — Лезьте за мной, наверх!
Я схватился за край слухового окна. В ладонь больно впился осколок стекла. Но не было времени уделять внимание таким мелочам. Я с трудом протиснулся наружу. Вслед за мной по веревке карабкалась вверх Катрин. Вдруг я услышал крик. Я наклонился внутрь, выглянув из слухового окна.
— Катрин! Что там с вами?
Она вставала с пола, потирая ягодицы.
— Да я шутки ради узелок развязала!
Она вновь завязала распустившийся узел, взяла гирьку и прицелилась, чтобы попасть в крюк.
— Мимо, — прошептала она.
Вторая попытка. Мимо. От дыма Катрин зашлась в кашле.
— Не получается, Нильс! — крикнула она.
— Бросайте веревку мне. Я поймаю.
Но Катрин уже была почти без чувств. Ее движения утратили силу и меткость. Гиря снова упала, я не успел ее поймать.
— Катрин! — проорал я. — Вы что, хотите там прокоптиться как мясная туша?!
Должно быть, такая перспектива вернула ее к жизни. Я поймал гирю, летевшую мне прямо в лицо.
— Я держу веревку, Кати… лезьте же! Давайте, еще одно усилие, ну. Вы уже почти наверху. Дайте мне руку, просто протяните руку.
Мои пальцы схватили ее пальцы. Я тянул на себя.
— Господи, до чего тяжелая, — бормотал я сквозь зубы.
Но ни за что на свете не отпустил бы ее. Наконец Катрин вылезла ко мне.
— Ох, да мы же на крыше, — простонала она.
— А вы думали, мы вылезем на берег моря?
У крыши был пологий скат; мы оказались совсем рядом с каштаном. Ползком смогли добраться до одной из его ветвей, спускавшейся к северному фасаду, чтобы, свесившись с нее, ухитриться обхватить ствол и слезть по нему на землю.
— Но у меня не получится. Нильс, я не в состоянии. К тому же так кружится голова. А еще…
— А еще одно слово — и я столкну вас!
Я потребовал, чтобы она лезла за мной, повторяя все мои движения. Сам без помех долез до каштана и обхватил ствол. Тут я обернулся. Катрин, кажется, парализованная страхом, была не в силах протянуть руку и ухватиться за ветку.
— Кати, я здесь. Только одно, последнее усилие.
— Я не могу…
— Кати, если вы не сделаете так, как я говорю, вам никогда не узнать, почему кроваво-красный «Динки» стоит на моем столе.
Аргумент оказался решающим. Она подползла немного ближе к ветке, вытянула руку. Подумав, что она справилась, я тихонько стал спускаться вниз по стволу. Крик возвестил, что я ошибся. Катрин падала.
— Катрин! Вы что там?! Катрин, вы не разбились насмерть? Ну до какой же степени вы глупы… Скажите, что вы не умерли!
Я опустился на колени рядом с ее телом. Стекла особняка лопались, потолки рушились, к небу вздымался столб огня и дыма. А я был здесь, в двух шагах от пожара, умоляя Катрин не умирать, не бросать меня одного.
— Вы не имеете права, — тихо бормотал я. — Я люблю вас.
— И этого, этого вы тоже мне еще никогда не говорили, — прошептала в ответ Катрин.
Переломы трех ребер, обеих ног, вывихнутый локоть и многочисленные ушибы.
— Она еще легко отделалась, — сказал мне хирург.
— Это как посмотреть, — отозвался я.
В тот день я встретил в больнице Жана-Мари. Он уходил, а я пришел. Он сообразил купить цветов. А я — нет.
— Катрин, какого страху вы на меня нагнали!
Она улыбнулась, утопая головой в подушках, еще бледнее чем обычно.