Кроваво-красная машинка

— Эй, мэн, ну и досталось же им…

Радость была недолгой. Сзади на нас откуда ни возьмись и вправду навалились копы — двое полицейских под предводительством Бертье. На сей раз не я следил за инспектором, а он шел за мной по пятам.

— Опять вы! — вскричал он.

— Мне надо столько сказать вам…

Его глаза почти вылезали из орбит — от ярости.

— Не угодно ли объяснить мне, что вы тут делаете?

— Это все мой хрустальный шар. Я увидел, что Франсуа Филиппу нужна помощь.

— Опасаюсь я, как бы мне в один прекрасный день не пришлось навести о вас серьезные справки, — прошипел инспектор.

Я всплеснул руками в знак раскаяния:

— Я непременно разобью свой хрустальный шар, мсье инспектор, я вам обещаю.

Улыбнувшись, я зажег в глубине своих глаз несколько синих ночных звезд. Бертье кинул на меня зловещий взгляд:

— Советую вам это сделать, профессор.

Мое природное обаяние действовало на полицейских инспекторов явно слабее, чем на гостиничных дежурных.

Бертье поспешил к подручным, которым так и не удалось схватить рэкетиров. Как только полицейские ушли, Джавад ударил по рукам с Набилем, Набиль — с Янником, Янник — с Тонио, а уж Тонио ударил по рукам с Франсуа.

— Ты классный, — сказал мне Янник.

— Я дже тебе говорил: великий и уджасный, — торжествовал Джавад со своим арабским акцентом.

Я тоже хлопнул по рукам с Франсуа:

— Не забывай, мэн. У тебя есть друзья.

— Бояться больше нечего, — сказал вожак. — Он под защитой.

Я вынул из портфеля две коробки с компьютерными играми и протянул Франсуа:

— У меня для них все равно устройства нет.

Франсуа улыбнулся. Он взял игры и сразу протянул одну Джаваду, а другую — Яннику.

Со среды я уже спокойно мог заканчивать работу о происхождении и корнях этрусков. И только в пятницу меня потревожил звонок в дверь, его было так легко узнать.

— Добрый вечер, Нильс, как вы тут?

— Оу, ништяк! Велик и уджасен!

Катрин бросила на меня неуверенный взгляд и попыталась прочесть мне нотацию:

— У вас, кажется, дурные знакомства… Доктор Филипп нам все рассказал. А что, если бы все повернулось куда хуже?

Надо было бы, не кривя душой, признаться, что мне и самому так казалось, но я просто пожал плечами.

— Мне хотелось, чтобы Франсуа знал, что может рассчитывать на поддержку друзей.

Катрин кивком одобрила мои слова:

— Вам следовало бы стать воспитателем уличной шпаны, мэн.

— Черт-те что и вождь команчей. Я предпочел бы «искателя загадок». Уджасно и, главное, полная ладжа.

— И вас не колышет, что рэкетиры по-прежнему промышляют? — спросила Катрин.

— Ты из полиции или где?

Чай Марселя и шоколад Соланж

В глубине души я спрашиваю себя — а какие знаменитые искатели загадок жили до меня?

— Когда Марсель Пруст… Вы знаете Марселя Пруста, Катрин?

— Автора «Человеческой комедии», что ли?

Я ошеломленно взглянул на свою бывшую студентку.

— Ха-ха, да шучу, — тяжеловесно парировала она. — Когда вы перестанете считать меня очаровательной идиоткой?

— Кто сказал, что я считаю вас очаровательной?

Катрин состроила мне рожицу.

— Продолжайте в том же духе, — сказала она. — Обожаю, когда вы ведете себя как конферансье.

— Марсель Пруст в тот самый день, когда попробовал знаменитое печенье «мадлен», обмакнув его в чай, испытал несравненное удовольствие, необъяснимую радость. Он подумал, что должен иметь «вескую причину» почувствовать себя таким счастливым. И стал искать ее, задавшись вопросом, какая­-такая магическая сила заключена в этой маленькой «мадленке» и чайной заварке. Но чем больше он ел печенье, прихлебывая чай, тем чувство счастья становилось тоньше и неопределеннее. Однако же он понимал, что это чувство связано с состоянием более ранним, с тем, что называется воспоминанием. «Не упускай меня, пойми меня, пойми загадку счастья, которую я тебе дарю»[4].

— И вдруг, — завершила Катрин, — ему пригрезилось детство, и он увидел себя самого в Комбре, в воскресенье, когда его тетушка Леония дала ему попробовать кусочек «мадлен», обмакнув его в чай. Марсель Пруст, искатель загадок!

— А вот если б та же «мадленка» вызвала в памяти образ тетушки Леонии, подсыпающей мышьяк в чайную чашку своему мужу, у нас был бы великий автор полицейских романов.

— Вот от какой малости зависит призвание! — воскликнула Катрин.

Я рассмеялся.

— Уже неплохо, — сказала Катрин. — Вы все чаще смеетесь…

Я почувствовал легкий укол в области сердца — должно быть, такое испытывает пробуждающаяся к жизни статуя. В рассеянности я взял с полки пару влюбленных этрусков.

— Эге, а что это с ними случилось? — удивилась Катрин. — Видок у мсье весьма помятый.

— И правда, — грустно согласился я.

И протянул статуэтку Катрин:

— Хотите, подарю?

Катрин забегала в среднем пару раз в неделю. Всегда находя какой-нибудь благовидный предлог — то-де поговорить о своей магистерской диссертации, а то предложить новую тайну.

— А знаете, я поговорила о «мадленке» с одной подружкой, — сказала она мне в тот день. — Соланж… это ее так зовут. Соланж Лакруа.

— Очень приятно.

— Сидим мы в кафе, и вот я заказываю чашку шоколада. А Соланж и говорит мне, что обожала горячий шоколад, а теперь его совсем никогда не пьет.