Кроваво-красная машинка

— И еще посоветовать ему как можно скорее сдать сына в психушку. Берете это на себя?

Я пожал плечами. Катрин готова была оставить мне все самое тяжкое.

— Тринадцать, — снова сказала она, — ему всего тринадцать. В таком возрасте ведь не бывает безнадежных?

Тринадцать лет — и я каждую ночь жду, что вернется тот самый сон — сон, превративший меня в виновного.

— А вы, как всегда, не отвечаете!

А если б тогда кто-нибудь взглянул попристальнее на тринадцатилетнего Нильса Азара, бледного как мертвец и шагающего по улицам с отсутствующим видом, — разве не поставил бы он мрачный диагноз: ранняя деменция? Если бы кто-нибудь увидел, как я соскребаю штукатурку с потолка, — разве не решил бы он сразу, что мне место в психушке? А увидел бы кто меня стоявшим у изголовья собственного дедушки с занесенными острыми ножницами… Я покачал головой, чтобы отогнать это навязчивое видение как ставшее мне чужим.

— Нильс, да я же с вами разговариваю!

Я заметил, что по четвергам у Франсуа перед занятиями математикой с пяти до шести есть два свободных часа — с трех до пяти. Из этого я заключил, что мальчуган в действительности выходил в 15 часов, и обосновался для наблюдений в сквере напротив коллежа. Франсуа Филипп простился с товарищами в 15 часов, как я и предполагал, и быстрыми шагами стал удаляться. На сей раз он зашел в магазин игровых приставок и видеоигр. Похоже, продавцы узнали его — они ему кивнули. Он приготовился проделать тот же ловкий маневр, что и в универмаге: своровать на полках что-нибудь дорогое, а на кассе оплатить скромную покупку. Сквозь витрину я разглядел, как в его рюкзак проскользнули две видеоигры, то есть кража выходила примерно на 1000 франков. Дело принимало серьезный оборот. Потом он долго прохаживался вдоль полок, не решаясь выйти. Я понял, что его удерживало. Один из продавцов встал у выхода из магазина и, казалось, поджидал его. Франсуа догадался об этом и раздумывал, как бы незаметно положить на место украденные им игры. Он присел. Продавец подался чуть вперед, следя за его движениями. Франсуа поднялся и сделал вид, будто ищет что-то на верхних полках. Мужчина, забавляясь затянувшейся игрой в кошки-мышки, опять вернулся к выходу. Кассирша уже положила руку на телефон, готовая в любой момент позвонить в местный полицейский комиссариат. Тут вошел я.

— О, Франсуа!

Мальчуган дернулся и стал еще бледнее чем обычно. Я спросил его:

— Ты отложил для меня видеоигры?

От ужаса он выпучил глаза, но овладел собой.

— Д-да… я-я-я их… в-вот, — промямлил он.

— Покажи.

Он вытащил их из рюкзака и протянул мне. Пришлось заплатить 1200 франков… Но физиономия продавца вознаградила меня с лихвой. Обманутый в своих ожиданиях, он совсем растерялся. Пока я расплачивался картой, Франсуа уже толкнул дверь.

— Эй, Франсуа! Подожди, подожди меня!

Но мальчишки и след простыл. Я был в бешенстве. Хоть бы спасибо сказал! Да пусть катится к дьяволу!

В тот же вечер Катрин забежала ко мне сообщить, что Франсуа начал воровать у родителей. Исчезла банкнота в 500 франков.

— Откуда вы знаете? От доктора?

— Да. Доктор Филипп зашел узнать, как там моя бедная мамочка…

И Катрин повторила нараспев:

— Бедная моя мамочка…

Я вздрогнул:

— А кстати об этом: надеюсь, ей лучше?

— Вот за что я вас ценю, так это за непосредственность, — заметила Катрин. — Благодарю вас. Мама выздоровела.

Я кивнул и внезапно погрузился в одну из тех медитаций, которые заслоняют от меня весь мир. Я попробовал мысленно следовать за Франсуа,— за тем Франсуа, который заикается, лжет, ворует. Вправду ли в этом порядке: заикается, лжет, ворует? Что же тогда будет завтра? Станет убийцей… Нет, этого не могу даже и вообразить, обескураженно заключил я. Франсуа уж слишком непохож на то, что есть я, слишком отличается от всего, чем я мог бы стать.

Катрин все еще говорила мне о докторе Филиппе, как он взволнован обнаружением кражи и не посмел открыто обвинить сына.

— О чем вы думаете, Нильс?

— Я просто говорю себе, что, если у меня нет с кем-то ничего общего, я не смогу его понять.

— Ну конечно, вы не воруете и никогда не заикались. Но разве вам нечем помочь Франсуа?

Нет, я не заикался даже в тринадцать лет. Зато я почти совсем онемел. Это заметили все — одноклассники, учителя. «Нильс не разговаривает». Но у меня была веская причина молчать. Андре Азар пригрозил мне: «Только раскрой рот, и я тебя убью».

— Нильс, а ведь я задала вам вопрос.

— Только раскрой рот, и я тебя убью, — прошептал я, вложив в эти слова всю свою ярость.

Я в упор посмотрел на Катрин. Казалось, и она тоже ошеломлена, лишилась дара речи от этой угрозы.

«Теперь, — подумал я, — можно попробовать влезть в голову Франсуа…»

Катрин овладела собой и заговорила снова. Вдруг я подскочил.

— Что вы только что сказали, Катрин?

— Насчет чего?

— Вы упомянули Бертье?

— Да объясняю же вам уже десять минут, что отец Франсуа попросил совета у инспектора.

— Да если этот идиот проследит за Франсуа так же, как мы, он просто схватит его за шиворот и потащит в инспекцию по делам несовершеннолетних!