Кроваво-красные бисквиты

Лев Брусилов Кроваво-красные бисквиты

Глава 1 Тринадцать пирожных

Тот страшный день, запустивший череду ужасных и загадочных событий в губернском городе Татаяре, начинался, на удивление, мирно и буднично. Впоследствии никто из участников тех памятных событий не мог припомнить ничего странного или необычного. Все было как всегда.

Ровно в восемь часов утра распахнулась дверь кондитерской «Итальянские сладости», что на Почтовой. На улицу, громко и весело шумя, выбежали несколько мальчишек десяти-двенадцати лет, одетых в одинаковые синие костюмы, на головах фуражки с лаковыми козырьками. Мальчики служили там посыльными: каждое утро разносили свежие пирожные богатым клиентам.

В городе это была новая мода – не отправлять за бисквитами свою прислугу, а ждать, когда их принесет посыльный. Моду эту завел итальянский подданный Джузеппе Джотто, полтора года назад открывший в Татаяре кондитерскую, которая за короткий срок приобрела пугающую популярность у местных сладкоежек.

Завоевать публику, любящую сладкое, сеньору Джотто помогли три вещи.

Первое мы уже упомянули: Джотто организовал службу доставки. Это было удобно, необычно и, главное, по-европейски, что высоко ценилось в русской провинции. Манящее слово «Европа» часто слетало с губ гуляющих возле кондитерской и заглядывающих в ее мытые окна обывателей.

Второе, Джотто, надо отдать ему должное, был настоящим кондитером, умело сочетающим вкус и красоту. Его пирожные были истинными произведениями кулинарного искусства.

Ну и третье, пожалуй самое главное, – это знаменитая красная глазурь. Она варилась по секретному рецепту, полученному кондитером от бабушки, служившей, по словам Джотто, кухаркой при дворе герцога Тосканского. Бабушка прошептала рецепт, уже находясь на смертном одре. Его слышал только внук. Разумеется, состав этой глазури никто, кроме Джотто, не знал. Ни одной живой душе он рецепт не рассказывал, как зеницу ока берег бабушкину тайну. Глазурь делал сам, на канонерский выстрел не подпуская никого к «чудотворству».

Пирожные, облитые ею, раскупались мгновенно, не успев остыть, не говоря уже о том, чтобы зачерстветь или высохнуть. Прочие кондитеры пытались воспроизвести глазурь, но ничего не выходило, или выходило только наполовину. У кого-то получался похожий вкус, зато цветом глазурь больше напоминала морковный кисель, чем тосканскую кровь. У других – наоборот, цвет выходил еще туда-сюда, но со вкусом была беда. Так и мучились.

Пока татаярские кондитеры экспериментировали, клиент их уходил к сеньору Джотто. У него было лучше, вкуснее, чище и отношение душевнее. Это не могло не вызвать со стороны губернских производителей сладкого неприязнь к итальянскому вторжению.

«…Как-то раньше жили, ели ромовую бабу, и ничего вкуснее в мире не было. Так ведь нет, приехал из-за моря отяпа черноглазая и давай пристойную публику совращать. И что удивительно – совратил! Понапридумывал тут безеев всяких, кулебяка уж не в почете! Да мы с этой кулебякой почитай полмира захватили, а он – свинячья еда. Это что же выходит, итальяшка мелкопузый на устои наши замахивается? И куда только власти смотрят?»

А власти смотрели в правильном, цивилизованном, направлении. Сам городской голова Скворчанский стал клиентом Джотто. Так пристрастился к его выпеченным в виде сердечек красным бисквитам, что каждое утро съедал не менее дюжины. За это от местных острословов получил прозвище – Сердцеед.

После этого местное пирожковое сообщество и вовсе впало в уныние: если и городской голова на стороне врага, то у кого тогда просить защиты? Только если… все чаще взгляды кондитеров поднимались к небу.

Поговаривали, что в отчаянии ходили пекари в молельный дом старообрядцев на Прохоровке и там заказали специальный молебен, дабы извести в Татаяре заморские сиропы. И будто бы поп тамошний взялся молебен этот отслужить… Может, правда, а может, врут люди!

Посыльные буквально разлетелись в разные стороны, неся в руках перетянутые цветными ленточками свертки темно-бежевой бумаги. Объемистый пакет с красной лентой, предназначавшийся городскому голове, был у самого быстрого и аккуратного из всех работающих у Джотто посыльных – Марко. Мальчику только исполнилось одиннадцать лет. Он был любимцем хозяина. Имел черные вьющиеся волосы, смуглое лицо, и всем своим видом походил на итальянца, хоть злые языки и говорили, что никакой он не итальянец, а цыганенок. Будто бы подобрал его Джотто еще прошлым августом, когда тот из-за вывихнутой ноги отстал от табора. Выходил, дал имя Марко и сделал посыльным. Наверное, так оно и было.

Если другие мальчики были еще только на полпути к своим клиентам, то Марко уже стоял перед массивной входной дверью дома Скворчанского и дергал за низко висящий шнур колокольчика.

Дверь тут же открылась. Посыльного ждали. На порог, чуть приподнимая платье, вышла улыбающаяся горничная Варвара. Лицо круглое, довольное, обсыпанное веснушками, точно кулич на Пасху цветным пшеном. Посмотрела на Марко и, приложив руки к груди, томно сказала: